Мне-то ладно, что я, на полминуты дыхание не задержу? Но вот как поступить с Михаилом? Он по-прежнему был без сознания, и нельзя было представить ни малейшей возможности уговорить его какое-то время продержаться без воздуха. Однако выбора не было, и я изо всех сил рванулся к воронке, увлекая напарника за собой. Мы плюхнулись в воду, и я тут же понял, что недооценил глубину, — тяжесть бронежилета моментально увлекла меня вниз, и, только когда вода сомкнулась выше макушки, удалось нащупать ногами дно. Пришлось напрячься и вытолкнуть напарника из воды на вытянутых вверх руках. Это усилие оказалось чрезмерным, и я чуть не задохнулся — грудь обожгло недостатком кислорода от задержки дыхания, сердце заколотилось болью, с трудом проталкивая вмиг загустевшую венозную кровь.

Но самое главное, я не знал, что делать. Через несколько секунд «ежи» начнут плеваться иглами, и тогда Михаилу конец. Но если я опущу его под воду, то он попросту захлебнется на первом же вдохе. В общем, выхода из создавшейся ситуации я не видел, к тому же мне следовало уйти по дну как можно дальше от берега, чтобы избежать попадания игл, которые ринутся с деревьев.

От недостатка воздуха у меня начала дергаться диафрагма, организм рефлекторно, помимо воли, пытался сделать вдох, и мне стоило огромных усилий сдержать его. Я не знал, на сколько установлен замедлитель «ежей», но больше не мог без воздуха. Могло так случиться, что, едва я высуну голову из воды, ее тут же пронзит десяток керамзитовых игл. И все же я решился.

Мне стоило дикого напряжения оттолкнуться от зыбкого дна, держа Михаила на вытянутых руках. Я его чуть не уронил в воду, однако успел-таки сделать глоток живительного воздуха. При этом я услышал знакомый вой — группами начали срабатывать «ежи». За краткий миг, во время которого мои глаза оказались выше поверхности воды, я увидел, как с деревьев густо падают листья, сбитые разогнанными керамзитовыми иглами. Листопад надвигался на нас волной, и оставить Михаила на поверхности означало его убить. И тут меня осенило. Я зажал рот и нос напарника ладонью и позволил ему погрузиться до самого дна под тяжестью бронежилета. Его грудь судорожно задергалась, но я лишь крепче стиснул пальцы, а второй рукой придавил ему шею, чтобы он не вырвался и не утонул, если очнется. А от недостатка воздуха он пришел в себя моментально, что невероятно усложнило мою и без того нелегкую задачу. Задыхаясь под водой от усилий, я прижимал Михаила ко дну, не давая ему сделать роковой вдох. В мутной воде, хоть глаза открой, ничего не видно, так что делать все приходилось на ощупь. Положение спасало только то, что мы оба были в брониках, поэтому нас не выталкивало на поверхность, иначе бы мне его не удержать.

Вода над нами вскипела от попадания сотни игл, но большая часть из них касалась воды под такими пологими углами, что они тут же рикошетили или, утормозившись о плотную среду, тонули и, уже безопасные, колючим дождем сыпались на нас. Некоторые вонзались в воду почти вертикально, хлопая по ушам звуком кавитационных вихрей, но вода тоже моментально отбирала их силу и скорость. Это продолжалось почти полминуты, столько рейдеры накидали в лес этой дряни. За такое время я чуть не задохнулся, хотя в более спокойной обстановке легко обходился без воздуха около полутора минут.

Наконец шлепки и удары игл о воду прекратились, и я, продолжая прижимать одну ладонь к лицу напарника, за шею потащил его по дну к берегу. На это ушли последние силы и остатки кислорода в легких, поэтому, едва я поднял голову над водой, меня одолел приступ такого тяжелого кашля, что чуть не вырвало. Сделав судорожный вдох и продолжая давиться кашлем, я рванул Михаила из воды и выволок на берег. Вид у него был совершенно обалдевший, скорее всего, придя в сознание, он не представлял, что с нами произошло, почему и зачем я душил его под водой, а если хотел прикончить, то почему тогда вытащил? Это длилось несколько секунд, но затем он осмотрелся и все понял. Ума для этого много не требовалось — из деревьев густо торчали пеньки керамзитовых игл, а сбитые листья все еще продолжали кружиться в воздухе.

— Спасибо, — прохрипел Михаил, морщась от боли в поврежденной руке. — Буду должен.

— Что?

— Так у нас благодарили. В ментовке. Я же тренировался на базе СОБРа.

— Дурацкая благодарность.

— Нет. Это ведь не про деньги. Хотя… Здесь… Здесь, наверное, про деньги. Извини, я не хотел тебя задеть.

— А, пустое, — отмахнулся я. — В каждом отряде своя шиза. Плохо, что батарею мы не подавили.

— Плохо. Наши пойдут в атаку, а их накроют.

— Уже накрыли, — я сплюнул в траву.

Со стороны высоты «А-12» раздавались ухающие выкрики тяжелых плазмоганов. Под такую невеселую музыку мы пробирались к Базе. Михаил потерял много крови, окончательно обессилел, и последний участок до сухого пятна мне пришлось тащить его волоком, сгибаясь под потоками ливня. А когда выбрались, перед нами предстала ужасающая картина — десятки обугленных трупов, оплавленные винтовки «М-16» и восемь только что подожженных танков. Те, что горели, когда я смотрел через окно Базы, уже угасли, превратившись в отвратительные броневые остовы.

И тут зазвенел будильник.

«Хорошо, что это сон», — подумал я, просыпаясь.

Уже по дороге на работу, когда я трясся в грохочущем, провонявшем бензином микроавтобусе, в кармане заиграл мобильник.

— Ты где? — спросил Кирилл, зная, что у меня сработал определитель номера и я понял, кто звонит.

— Еду на студию. В маршрутке, в общем, — ответил я после короткой паузы.

Честно говоря, мне стало неловко, что начальник застал меня именно в маршрутке, это три недели назад проехаться в «Газели» казалось мне едва ли не шиком. Хотя почему «едва ли»? Именно шиком и казалось в сравнении с автобусной толчеей. Но это раньше, а по прошествии времени стала понятна пропасть, разделяющая меня и коллег, которые если не на собственных машинах катались, то на такси уж точно. Трудно назвать это завистью, но червячок чувства неполноценности нет-нет да и покусывал меня.

— В маршрутке? — голос в трубке не отразил никаких эмоций. — Давай вылезай, дорогой, и езжай на такси. Ты мне нужен сегодня раньше обычного.

«А ведь не даст никакой компенсации…» — с грустью подумал я.

Отдавать двести рублей таксисту было жалко, но именно такую сумму он заломил. Я ехал и невольно прикидывал, сколько и чего можно на эти деньги купить. Ну, продуктами уж точно можно было на неделю затариться. Странно, что вопрос питания до сих пор был для меня пунктиком, хотя на еду-то как раз теперь хватало. Видимо, так вот запросто не вычеркнешь из памяти голодные дни.

Две сотенные бумажки без преувеличения жгли мне ладонь, пока я наконец не отдал их водителю. Вспомнилось ощущение из сна, где я ободрал обе ладони о жесткую древесную кору. Жгло почти так же, хотя здесь это явно нервное, тут уж без всяких сомнении. Но жжение в ладонях, пусть иллюзорное, напомнило мне о другом, совсем не вымышленном ожоге — от упавшего за шиворот сигаретного окурка. Я так загрузился этим, что споткнулся о край бордюра и самым позорным образом грохнулся на карачки, поморщившись от боли в ободранных об асфальт ладонях.