— Это из-за твоего первого замужества, — сказал он. — Я думал, ты никогда не оглядываешься назад.

— Только ради предупреждения. — Она замялась. — Мы с Питом вот так были близки… три года… до дня его смерти. Я была им, и он был мной… а в конце не получилось — не смогла умереть вместе с ним. — Она опять помедлила в неуверенности. — Я думаю, женщине нужно место, чтобы уйти в себя… то, что для мужчины — честолюбие.

Так что будет день, свободный от любви, один день в неделю географически отдельной жизни. И обсуждаться он не будет — никаких расспросов.

— Может быть, у тебя где-то маленький спрятан? — поддразнивал ее Сэм. — Братик-близнец в тюрьме? Икс 9? Узнаю ли я когда-нибудь?

Когда они пришли к пункту назначения — вечеринке в одной из тех затейливых «хижин», что разбросаны по виргинскому предгорью, Мэри сняла свой алый жилет, встала, широко расставив ноги перед большим камином, и объявила друзьям юности, что снова выходит замуж. На ней был серебряный пояс с вырезанными звездами, так что звезды как бы и были и в то же время их не было, — и, глядя на них, Сэм подумал, что не вполне еще ее обрел. На миг ему захотелось, чтобы сам он не был таким уж преуспевающим, а Мэри не была такой желанной, чтобы в обоих было чуть-чуть надлома и они стремились прилепиться друг к другу. Весь вечер он с легкой грустью наблюдал за неосязаемыми звездами, двигавшимися туда и сюда по большим комнатам.

Мэри было двадцать четыре года. Дочь профессора, с яркой внешностью солистки варьете — бронзовые волосы, зеленовато-голубые глаза и постоянный румянец, которого она почти стыдилась. Контраст между социальным и физическим оснащением создавал ей много проблем в маленьком университетском городке. Она вышла замуж за профессора, не имея особых причин для этого замужества, но билет оказался счастливым — настолько, что она едва не умерла с ним вместе, и только через два года из ночей ушел призрак, а небо снова стало голубым. А сейчас замужество с замечательным молодым Бетджером, реорганизующим свои угольные шахты за границей Западной Виргинии, казалось таким же естественным, как дыхание. Все ресурсы были в наличии, о чем она знала, взвешивая составляющие по своему обыкновению в двух руках, а любовь — это то, что ты из нее сделаешь.

* * *

Во вторник она опять поехала в городок на холмах, центр округа — перед муниципальным зданием площадь с чугунной статуей конфедератского солдата и кинотеатром, население, мужское и женское, в синей сарже, и на заднике — с трех сторон голубые горы. На этот раз она чувствовала, что узнавать здесь больше нечего… в чисто физическом смысле ее исчезновение произойдет осенью, когда Сэм займет свое место в Конгрессе. Когда-то этот городок был скромненьким курортом. На склоне холма стоял санаторий, а чуть выше — главное здание того, что в 1929 году предполагалось сделать курортным отелем. Мэри спросила о нем, и ей сказали, что все кровати растащили, мебель постепенно исчезла, и под вечер, еще раз поглядев на пустой белый корпус, она от нечего делать поехала туда.

— …во всяком случае, по мнению бедной вдовы, — сказала она незнакомцу там, наверху, у «Промашки Симпсона».

— Теоретически этот Симпсон мог создать самый большой курортный отель в стране. Теоретически, — сказал незнакомец.

— Наступила Депрессия, — сказала Мэри, взглянув на пустую коробку здания на скале — коробку, из которой здешние горновосходители утащили даже водопроводные трубы.

— У вас была своя депрессия, — осмелился заметить незнакомец, — а сейчас, посмотреть на вас, вы полны надежды и веры, словно для этого надо было только постараться. И в первый же свободный день перед самым замужеством вы встречаете мужчину — или остатки такового. И допустим, мы влюбимся друг в друга и будем встречаться раз в неделю. Тогда этот день станет важнее всех шести дней в обществе жениха. И что тогда с вашими планами?

Они сидели, свесив ноги с потрескавшейся балюстрады. Из долины веял теплый весенний ветер, и Мэри покачивала ногами, стукая пятками по белому камню.

— Я много чего вам рассказала.

— Видите — вы заинтересовались. Я уже человек, которому много чего рассказано. Это опасная ситуация — сразу довериться мужчине, хотя у людей на это уходят недели.

— Я десять лет приезжаю сюда подумать, — возразила она. — И разговариваю с ветром.

— Верю, — согласился он. — С таким ветерком интересно препираться — особенно ночью.

— Вы живете здесь? — удивилась она.

— Нет, я в гостях, — ответил он не сразу. — Навестил молодого человека.

— Не знала, что тут кто-то живет.

— Никто не живет… Молодой человек — это я… вернее, тот, кем я был. — Он помолчал. — Гроза идет.

Мэри посмотрела на него с любопытством. Ему было лет тридцать, высоченный, худой, в высоких охотничьих ботинках и замшевой ветровке, коричневой, как его суровые глаза. Он говорил медленно, лицо у него было изможденное, как бывает после долгой болезни, и когда он закуривал, у него дрожали пальцы.

Через десять минут он сказал:

— У вас машина не заводится, и это на четыре часа работы. Вы можете скатиться вниз к гаражу, а оттуда я довезу вас до города.

По дороге они молчали. День отдельной жизни оказался долгим, и ее покусывало сомнение в здравости их уговора. Сейчас, когда они ехали по главной улице к отцовскому дому, было еще только шесть часов и предстояло как-то скоротать целый вечер.

Но она взяла себя в руки: первый день всегда самый трудный. И даже поглядывала на тротуары с проказливой надеждой, что их может увидеть Сэм. В незнакомце было, по крайней мере, что-то таинственное.

— Остановите у тротуара, — вдруг сказала она, заметив, что впереди затормаживает открытая машина Сэма.

Когда обе машины остановились, она увидела, что Сэм не один.

— Вон там мой возлюбленный, — сказала она незнакомцу. — Кажется, у него тоже выдался свободный денек.

Новый знакомый послушно посмотрел в ту сторону.

— Хорошенькая девушка с ним — это Линда Ньюболд, — сказала Мэри. — Ей двадцать лет, и месяц назад она страшно с ним заигрывала.

— И вы не беспокоитесь? — полюбопытствовал ее спутник.

Она помотала головой.

— Меня избавили от ревности. И, кажется, ввели зато хорошую дозу самомнения.

«Циклон в безмолвном краю» — один из рассказов, написанных под впечатлением от пребывания Скотта и Зельды в больницах. Это первый из задуманных им рассказов о медсестре-стажерке по имени Бенджамина Розалин — «Беды для друзей» и влюбленном в нее молодом интерне Билле Крейге. Красота — помеха ее карьере, хотя она сообразительна и профессиональна. Она слишком привлекательна — персонал и пациенты выдерживают это с трудом. «Безмолвный край» не только уподобляет Беду циклону в тихом больничном мире, но и вызывает ассоциации с кинематографом, которые становятся все очевиднее по мере того, как действие ускоряется и для речи остается все меньше места. Переход от немого кино к звуковому очень занимал Фицджеральда; свидетельством тому — давние рассказы о Пате Хобби.