не становилось. В местном климате и условиях тюрьмы что пятнадцать лет, что тридцать шесть, никакой разницы.

— Ну что, что тебе сказали? — засыпали Натку вопросами товарищи по несчастью, когда Сильвия привела ее обратно и снова заперла за прутьями металлической решетки.

— Моя сестра где-то выкопала лицензию адвоката и будет на завтрашнем суде представлять наши интересы. Нас всех, — уточнила она. — Она обещала, что до завтрашнего утра что-нибудь придумает, хотя в целом ситуация выглядит не очень-то обнадеживающей. Лично мне угрожает наказание в виде тридцати шести лет лишения свободы.

— Сколько? — воскликнула Надя.

— Вам меньше, — мрачно успокоила остальных Натка. — В два раза точно. В ваших телефонах не нашли компрометирующих вас фотографий, а кроме того, вы, дамы, предусмотрительно приехали в Манзанию с мужьями, в то время как меня подозревают еще и в совращении солдат Революции.

— Можно подумать, мужья когда-то мешали кого-нибудь совращать, — философски заметила Вера и прикрикнула на Гену, вопросительно уставившегося ей в лицо: — И незачем на меня так смотреть! Я в общем плане говорю, в жизненном. Да и солдаты революции бывают разные, некоторых наверняка можно совращать мужчинами, прости меня, господи.

— Эту жуткую судью, которая будет рассматривать наше дело, точно было бы неплохо кому-нибудь соблазнить, — вздохнула Натка. — Она на весь мир злится именно от того, что муж ей изменял, а потом умер, а других желающих влезть на это ходячее кладбище бифштексов, видимо, не нашлось. Оно и понятно, Манзания — страна маленькая, извращенцев не так много.

«Ходячее кладбище бифштексов» было из Ремарка[2], и это выражение Натка, бдительно следящая за фигурой и не приемлющая бодипозитив, очень любила.

— Нет, а правда, мужики, может кто-нибудь из вас попробовать пококетничать с этой стервой на завтрашнем заседании? — спросила она с надеждой. — В конце концов, речь идет не просто о спасении, а фактически о выживании. Надо все средства использовать, вдруг да сработает.

— Я — пас, — тут же сообщил Дима и взял Надю за руку. — Мне нельзя, я молодожен. Мне никто не поверит.

Натка осмотрела с ног до головы хорошенькую брюнетку Надю, вызвала в памяти образ Нандо-Ландо Магути и вздохнула. Да, пожалуй, не поверят. Взгляд ее переместился в другую сторону, где на топчане, заменяющем кровать, возлежал Гена. Представить, что он изменяет своей не очень молодой, сварливой жене, было можно, вот только сам он никак не тянул на героя-любовника, готового толкнуть федеральную судью на служебное преступление. Невысокий, полноватый, лысеющий мужичок с недовольным выражением лица. Как там было в «Иван Васильевич меняет профессию»?[3] «Ой, халтура! Ой, не верю».

— И думать нечего, — решительно сказала Вера, не дав своему мужу сказать ни слова. — Пусть ваша сестра что-нибудь другое придумывает. Если вы готовы телом торговать, то это не означает, что наши мужики тоже на это способны.

— Почему это я готова торговать своим телом? — возмутилась Натка. — С чего вы вообще это взяли?

— Да с того, что на пустом месте ни одна юридическая система таких обвинений не выдвигает, — отрезала Вера. — Непристойные фотографии в вашем телефоне действительно же есть? Их же вам не подбросили, предварительно в фотошопе соорудив. И на курорт вы-таки одна приехали, без мужа, еще и детей на него повесив.

Ну да, у таких, как Вера, все просто и однозначно. Если замужем, то держать себя в форме, заботиться о красоте лица и тела необязательно, а уж делать селфи в купальнике перед поездкой на море — вообще беспредел. Если есть дети, значит, воспитывать их должна мать, а оставлять их с мужчиной неправильно.

На обед у такой женщины всегда должно быть первое, второе и третье. По выходным положено всей семьей делать уборку, строго распределяя, кому вытряхивать половики, а кому пылесосить. И вся жизнь должна быть четко регламентирована, а любое отступление от раз и навсегда установленных правил есть вольнодумство и беспорядок.

Всю жизнь Натку окружали именно такие женщины, и от их зашоренности и ханжества она ужасно устала. В ее понимании жизнь давалась человеку для того, чтобы быть счастливым и делать то, что доставляет удовольствие. Конечно, обязанности никто не отменял, но в свободное от них время насилие над собственной личностью Натка считала чуть ли не преступлением. Жить так, как Вера, она не хотела ни при каких обстоятельствах, и предложения о замужестве от Таганцева не принимала так долго именно потому, что не хотела превращаться вот в такую замученную жизнью тетку.

— Ты зачем нарываешься, — густым шепотом спросил у жены Гена. — Ее сестра нам должна помочь, а ты ссоришься на пустом месте. Вот что за характер у тебя, Верка, учишь всех, учишь, а потом от своих нравоучений сама же и страдаешь.

— Все нормально, — громко сказала Натка, давая понять, что все прекрасно слышит. — Моя сестра сделает все, что может, чтобы вытащить отсюда нас всех. И это не зависит от того, с мужем я приехала на курорт или без него. И от вашего отношения ко мне не зависит тоже. Я вашей жене не нравлюсь, и это нормально. Она мне не нравится тоже. Но это не повод оставить вас в беде, а уж ваших детей и подавно. Мальчишки у вас замечательные.

— Да, мальчики у нас чудо, — миролюбиво согласилась Вера, видимо, включая заднюю, чтобы не ссориться с полезной соседкой. — Маленькие были — тяжеловато приходилось, с двумя-то. Один в школу пошел, а второму еще и трех лет не было. Он болел все время, из сада то и дело выводили. А сейчас подросли, самостоятельные стали, уже легче. Вот только по даче нам с отцом помогать не заставишь. Не любят они все, что с грядками связано. А без огорода как прожить? Никак! Это же и воздух свежий, и труд физический, и овощи свои, без химии всякой. И заготовки на зиму.

Натка представила все вышеперечисленное и вздохнула. Тоска-а-а-а! Петю и Пашу, которые терпеть не могли дачу, она очень даже понимала. Ее деревенский дом существовал как место отдыха, где можно было целый день валяться в гамаке, качающемся между деревьев. Правда, без свежих огурцов-помидоров, картошки и зелени Натка не жила, огородными дарами ее сполна обеспечивали хозяйственные Сизовы, но и Натка помогала им, как могла: то насос новый покупала взамен сломавшегося, то дрова заказывала, то привозила семена каких-то необыкновенных цветов, до которых Татьяна Ивановна была сама не своя.

— А на чем именно ваша сестра собирается строить нашу защиту? — спросил Дима. — И вообще, она же у вас, как я понял, судья, а не адвокат. Ей