– Ладно, Нагулин, я смотрю, ты свой план неплохо продумал, а другого у нас все равно нет, так что попробуем твой. Но вопросов у меня к тебе, ефрейтор, с каждым часом становится все больше, и если мы отсюда выберемся, придется тебе на них подробно ответить.

– Куда я денусь, товарищ капитан, – пожал я плечами, – только вы правы, сначала выбраться надо.

* * *

Грузовик, конечно же, стоял именно там, где я сказал Щеглову, и охраняли его три немца – двое рядовых и унтер, заодно являвшийся и водителем. «Опель Блиц» светился в инфракрасном диапазоне еще не остывшим двигателем, и с головой выдавал позицию транспортного средства, но для капитана и его людей мне в очередной раз пришлось разыграть спектакль с уникальным слухом, заверив их, что я отчетливо слышал, как пару раз хлопнула дверца, и скрипнул откидываемый задний борт.

Щеглов, Игнатов и еще двое разведчиков растворились в сырой темноте. Все уже было оговорено, часы сверены и оставалось только действовать. Я кивнул Плужникову и, стараясь не слишком шуметь, быстрым шагом отправился на свою позицию, откуда мне предстояло открыть огонь, как только капитан подаст сигнал об успешном захвате грузовика.

Не люблю, когда одна из ключевых частей операции мной никак не контролируется. Я верил в компетентность капитана Щеглова и его людей, но все-таки мне было тревожно. Самым сложным пунктом в моем плане оказалась координация действий. Я должен был начать стрелять именно в тот момент, когда люди капитана захватят грузовик – ни раньше, ни позже. Значит, требовался какой-то условный сигнал, и, в конце концов, мы решили, что это будет последовательный запуск двух осветительных ракет из одной точки по расходящимся направлениям в форме латинской буквы V. Этой ночью немцы постоянно пользовались такими ракетами, и мы надеялись, что ничего опасного они в этом не усмотрят.

По-хорошему, конечно, от этой иллюминации следовало воздержаться – я и так прекрасно видел, как разведчики ползком преодолевают поле, выходят к дороге, и занимают исходные позиции. Но они-то об этом не знали, и для них подача сигнала была одним из ключевых моментов всей операции.

* * *

– Товарищ капитан, вы этому Нагулину верите? – едва слышно спросил сержант Игнатов, медленно пробираясь рядом с командиром через заросли высокой сырой травы.

Щеглов ничего не ответил, сосредоточенно продолжая работать локтями и коленями, прокладывая себе путь в практически полной темноте.

– Нет, боец он лихой, этого не отнять, – не унимался сержант, – но он ведь нас сейчас в полную неизвестность отправил. Я, конечно, все понимаю, что слух уникальный, что охотник таежный, но не бывает ведь так, чтобы пару минут посидеть с закрытыми глазами и выдать точные данные о противнике в сотнях метров от себя. Вы же сами разведчик с опытом, понимать должны.

– Это не он нас отправил, сержант, – наконец, ответил Щеглов, – это я вам приказал, и вы пошли. А что до Нагулина, человек он, конечно, непростой, но не враг. Помнишь, что энкавэдэшник про него рассказывал? Сначала танки, потом «Юнкерсы». Это мы и сами видели, просто не знали, кто стрелял. Если б он не заставил тот бомбардировщик в поле отвернуть, лежали бы мы с тобой сейчас, перемешанные с землей на разбитой позиции. Тебе мало? Или напомнить, кто наш отход прикрывал?

– Да помню я, товарищ капитан, – слегка стушевался Игнатов, – но странный он какой-то, не наш.

– Не понял, – Щеглов даже остановился на секунду и повернулся к сержанту.

– Он не охотник, товарищ капитан. И не следопыт. Вы видели, как он по лесу ходит? Ловко, уверенно, ни разу не видел, чтобы он споткнулся, но… шумно. Его совершенно точно готовили хорошие инструкторы, причем готовили на совесть, но не к нашим условиям. И стрельба его эта… Мистика просто. Невозможно так стрелять… Мы же с вами финскую прошли, и польский поход, и здесь уже второй месяц воюем. Разных стрелков насмотрелись – не бывает такого.

Щеглов задумался. В словах сержанта было много правды. Да что уж там, капитан и сам не раз подмечал те странности, о которых говорил Игнатов, просто не сводил их вот так все вместе. Но каким бы непонятным ни казался Нагулин, именно он сейчас был их шансом выйти к своим, и упускать этот шанс капитан не собирался.

– Сержант, скажи мне честно, ты хотел бы иметь в нашей роте такого бойца? – неожиданно спросил Щеглов.

– А то ж… – Игнатов не задумался ни на секунду, – да и не бойца, наверное, а, пожалуй, и комвзвода.

– Тогда отставить посторонний треп, причем не только этот конкретный треп, а вообще все разговоры на эту тему – и сейчас, и потом. Все, тихо! Противник близко. Дело надо делать, а не языком чесать.

– Есть отставить разговоры, – с готовностью ответил сержант и сильнее заработал локтями.

К дороге они вышли примерно минут через тридцать, успешно миновав патрули, точный график движения которых им сообщил все тот же ефрейтор Нагулин.

– Сержант, берешь Никифорова, и броском через дорогу, – приказал Щеглов. – А мы с Гореловым по этой стороне пойдем. Часовые у них, скорее всего, по обе стороны машины стоят, и снимать их нужно будет одновременно.

– Эх, было бы кого снимать, – покачал головой сержант, – не факт, что этот грузовик тут вообще есть.

– Выполнять! – прошипел Щеглов и пихнул сержанта в плечо, подталкивая к обочине дороги.

Игнатов был отличным разведчиком, и неглупым человеком, но свой язык контролировать умел не всегда, за что регулярно расплачивался всякими неприятностями, мелкими и не очень.

– Есть выполнять! Никифоров, за мной!

Грузовик в указанной точке таки имел место быть во всей своей железной трехтонной однозначности. Капитан с облегчением выдохнул, когда в темноте обозначился не слишком ясный, но знакомый контур машины. «Опель Блиц» стоял на обочине, и успевшие неплохо привыкнуть к темноте глаза капитана привычно засекли движение рядом с водительской дверью.

Opel Blitz. Немецкий унифицированный грузовой автомобиль «Блиц», выпускавшийся фирмой «Опель». Модели «3,6-36S» (4х2) и «3,6-6700А» (4х4). С 1937 года их было произведено около 95 тысяч. Грузоподъемность 3,3 и 3,1 тонны соответственно.

Второго часового капитан не видел. Скорее всего, он стоял где-то за машиной, и его должны были взять на себя Игнатов с Никифоровым.

Неожиданно послышалась негромкие голоса. Часовой, подошедший к кабине водителя, о чем-то переговаривался с сидящим внутри унтером.

«Хреново службу несете», – усмехнулся про себя Щеглов, насмотревшийся на множество подобных сцен и в нашей армии, и во вражеских. До курения на посту, правда, дело не дошло, и через полминуты часовой вернулся на свое место на обочине дороги, но из этого мелкого нарушения капитан сделал вывод, что прямо сейчас смены часовых можно не опасаться, иначе немцы не позволили бы себе такой вольности.