Он бросил быстрый взгляд в сторону Ксана: кивок, ни слова приветствия. Тот был явно не в фаворе. Джамиль Джамильевич повернулся, сделал шажок-другой, колыхнув оплывшими ягодицами. Его остановили слова Ксана:

— Здравствуйте. Можно переговорить?

Баширов неизвестно почему испугался (скорее, реф­лекс, нежели осознанная реакция), голова по-утиному нырнула в плечи. Однако через мгновение временный поверенный взял себя в руки.

—Будьте так любезны, — взмах рукой. — У меня в кабинете.

Ксан не возражал, и спустя пять минут в кабинете Джа- миля Джамильевича состоялся короткий и резкий разговор.

— Но это обычная практика, — уверял Ксан. — Посольства помогают своим землячествам. У нас есть лишний флаг, дадим его ребятам, ну, на время.

—Флаг лишним не бывает, — возвышенно молвил Баш- Баш. — Это символ родины.

— Так они ж вернут. В прошлом году мы так делали, у посла не было возражений.

— Прошлый год — это прошлый год, — весомо заметил Баширов. — Существуют специнструкции.

— Взглянуть можно? — свирепея, попросил Ксан.

Джамиль Джамильевич с показным равнодушием отвернулся и посмотрел в окно.

—Вам не понятно, что это политическое мероприятие? — Ксан заговорил на родном для Баш- Баша казенном языке. — Все стенды будут украшены национальными флагами, все, кроме российского. Ведь президент приедет. Чего тут бояться, в конце концов?

Временный поверенный вскочил со стула, руки у него тряслись, голос дрожал, и вместо твердой и чеканной речи изо рта вырвался истерический клекот.

—Я ничего не боюсь! Это исламский университет! Там могут быть террористы! Мало ли кто там учится! Куда эти студенты потом подадутся.

Ксан неосторожно ввязался в полемику, которая в сложившейся ситуации представлялась абсолютно бесцельной.

— В террористы из других учебных заведений тоже идут. Из Сорбонны, МГУ, например.

— Вам виднее! — прогавкал временный поверенный.

Ксан все еще пытался держаться в рамках приличия:

— Джамиль Джамильевич, не берусь судить, что там у вас за инструкции, но с российскими студентами мы обязаны работать.

—Тоже мне — «российские»! — эту реплику сопровождала презрительная гримаса.

Возмутившись, Ксан больше не сдерживался.

— А вы не забывайте, что Кавказ — часть России. Че­ченцы и карачаевцы — российские граждане, не хуже нас с вами. А среди русских, между прочим, бандитов и террористов в процентном отношении больше. Я об этом профессионально заявляю. И...

У Баширова на глазах выступили слезы, он явно входил в «вираж» (так в посольстве называли случавшиеся с ним приступы истерии).

— Я вас больше не задерживаю!

Поскольку Ксан не торопился покинуть пределы личного кабинета и даже собрался еще что-то сказать, временный поверенный завизжал и в ярости замотал головой. Слезы ручьями заструились по его мясистым щекам.

— Не задерживаю!!

Ксан шел по коридору посольства и никак не мог придти в себя. Был взвинчен, рассержен. Никак не мог вытащить сигарету; в конце концов, она сломалась, пачка выскользнула из рук. Попавшийся навстречу атташе Николай Реутов удивленно уставился на коллегу.

— Что такой взъерошенный? Вербовка сорвалась?

—Пошел ты!. — грубо ответил Ксан. Но

опомнившись, постарался загладить грубость. — Извини. С Баш-Башем пообщался. Как вы только с таким трусом работать можете!

—А — протянул Реутов. — Видать, расстроил начальство. — Деловито осведомился: — Опять рыдал?

Ксан хмуро подтвердил.

— Мы ему стараемся не перечить. Чуть что — в слезы.

Приходя в себя, Ксан сострил:

— «Видели ли вы плачущего большевика».

— Угу, — кивнул Реутов. — Это все, что у него есть от большевика. Из-за чего схлестнулись?

Ксан вкратце рассказал. Атташе посочувствовал и изрек несколько глубокомысленных фраз, которые должны были морально поддержать коллегу: «Бывает. Бог с ним, с этим придурком. Главное, не бери в голову». Затем стал вспоминать похожие истории из боевой биографии временного поверенного.

— Когда выборы были, Баш-Баш чуть не обделался. Ты тогда еще не приехал. У нас же в посольстве избирательный участок, и его кошмары одолевали — а ну как студенты из Исламского университета выбирать президента придут? А заодно миссию разгромят и всех нас в заложники. Он их даже из списков вымарать пытался. Посла, как сейчас, не было, Баш- Баш за главного. А когда не вышло, избирательная комиссия воспротивилась — в ней председателем Володька Тушин был, кремень-парень — то Джамиль Джамильевич потребовал, чтобы студенты голосовали отдельно. Выстроили будку из досок, снаружи, у входа в консульский отдел, там ребята и голосовали. Обиделись, конечно. А внутри посольства, за стеной, трое комендантов с «калашниковыми» прятались. Временный поверенный распорядился. Тьфу! Временный потерянный.

Общежитие Международного исламского

университета мало чем отличалось от любого другого студенческого общежития. Правда, здесь проживали одни мужчины, у девушек имелись свои корпуса, и смешение полов не допускалось. Студенты болтали, курили, играли в настольный теннис, весело смелись. Кто-то возвращался из библиотеки, груженый стопкой книг, другие уже давно лихорадочно листали страницы, готовились к семинарам.

Во внутреннем дворике сушилось белье, в коридор выходили двери многочисленных боксов. У каждой — по несколько пар обуви. По мусульманским обычаям в помещение следует входить разутым. Каждая комната рассчитана на двоих. Здесь очень тесно. Из мебели — две кровати, два крохотных письменных стола, один шкаф для одежды. Оставшегося пространства едва хватало, чтобы жильцы могли разойтись — что называется, впритирку. Бросалось в глаза отсутствие телевизоров и компьютеров.

В одном из боксов на кровати сидели Чотча и Исмаил. У окна храпел наголо бритый афганец. По местным правилам представители одной страны должны были обитать в различных боксах. Русского селили с суданцем, узбека с афганцем, египтянина с китайцем и т.д. Исмаил делил комнату с афганцем, а Чотча — с турком.

Карачаевцы были озадачены и взволнованы. Исмаил нервно перебирал четки.

— Я думаю. — начал Чотча.

— Чего думать! Говорил же — на себя надо рассчитывать! Вот тебе и картиночка — все как короли, а мы. Ладно. — Исмаил шумно вздохнул. — Сколько там у тебя?

Чотча пересчитал содержимое кошелька.

— Шестьсот восемьдесят пять.

— Не густо. У меня тысяча. Итого: не хватает. Пары штук, как минимум.

Чотча наморщил лоб.

— А Хамзат! Этот куда запропастился?