Леотихид был в восторге. Он повесил творение Ксанфа на стене своего просторного мегарона, куда в утренние часы достигали лучи солнца, падавшие в широкие окна.

Картина Ксанфа была настолько хороша, что две другие картины, на которых были изображены обнаженные нимфы, немедленно были сняты с этой стены. Все недостатки этих двух картин, приобретенных некогда отцом Леотихида, проступили с неумолимой отчетливостью рядом с работой знаменитого тегейца. Фигуры обнаженных нимф в сравнении с полуобнаженной Дафной, изображающей на картине идущую в сражение амазонку, мигом утратили в глазах придирчивого Леотихида всякую привлекательность. Леотихид велел слугам бросить обе картины в огонь.

Стоя возле пылающего очага и декламируя стих Гесиода, в котором прославлялся огонь, дарованный людям Прометеем, Леотихид принимал различные позы, подобно актеру на подмостках театра.

Сидевшие за столом Ксанф и Дамо, улыбаясь, глядели на царя, вошедшего в роль. Они даже забыли про еду — утренняя трапеза была в разгаре, — захваченные актерством Леотихида.

Раб-привратник, вошедший в мегарон, растерянно замер на пороге, глядя на смеющихся и хлопающих в ладоши Дамо и Ксанфа, которым Леотихид отвешивал изящные полупоклоны.

Увидев привратника, Леотихид спросил:

— Чего тебе?

— Там, — привратник кивнул через плечо, — пришел Булис, сын Николая. Я сказал ему, что сейчас время завтрака, еще слишком рано… Но Булис непременно желает тебя видеть, господин.

— Глупец! — рявкнул Леотихид. — Немедленно впусти Булиса! Ступай! Не заставляй его ждать.

Привратник исчез за дверным пологом.

— Не хватало только, чтобы эфор-эпоним рассердился на меня, — промолвил Леотихид, присаживаясь к столу и принимаясь за жаркое из зайчатины. — Пока Булис у власти, я могу не сбривать усы, несмотря на брюзжание стариков.

Леотихид горделиво пригладил указательным пальцем свои густые усы, которые он всячески лелеял.

— О, милый, тебе так идут усы и завитая борода! — с кокетливой улыбкой проговорила Дамо. — Прошу тебя, завей и волосы, как это делает Булис.

— Хорошо, я подумаю, — улыбнулся жене Леотихид.

Оказалось, что Булис пришел не один. С ним был Амомфарет, отец Дамо.

Амомфарет был почти на целую голову выше Булиса, хотя тот отнюдь не являлся малорослым. В облике Амомфарета чувствовалась недюжинная сила, это невольно внушало уважение к нему. Лицо Амомфарета имело довольно грубые черты. У него были толстые губы и широко поставленные глаза. Его сломанный в юности нос имел заметную кривизну. Амомфарет был не только чудовищно силен, но и обладал несгибаемым мужеством, о чем говорили многочисленные шрамы у него на лице и теле.

Амомфарет глубоко уважал Булиса за воинское умение, какое тот проявлял в битвах, и за его решимость умереть за Спарту от рук персов. Отношение Амомфарета к Булису не изменилось и после того, как в поведении последнего появились тяга к роскоши и ничем не прикрытое зазнайство.

«Благо, принесенное Булисом Лакедемону, слишком велико, поэтому спартанцы могут закрыть глаза на некоторые его чудачества», — так говорил Амомфарет, оправдывая Булиса.

— Вот, не утерпел, пришел с утра пораньше, чтобы взглянуть на картину твоего друга-художника, — сказал Булис Леотихиду после обмена приветствиями.

Юная супруга Булиса побывала в гостях у Леотихида еще вчера, она-то и сообщила супругу о том, что Ксанф нанес на свое творение последние мазки.

— Галантида вчера пришла домой, полная восторгов, — молвил Булис. — Картина ей очень понравилась. Где же она?

— Вот! — отступая в сторону, ответил Леотихид. Он широким жестом указал на стену мегарона, залитую ярким солнечным светом.

Ставни на окнах были открыты, занавески отдернуты.

— Ну-ка, ну-ка… — с любопытством пробормотал Булис, подходя к озаренной утренним солнцем стене и впиваясь глазами в картину.

Амомфарет последовал за Булисом.

На картине был изображен Арес в панцире, с копьем и щитом, в боевых поножах. На голове Ареса был шлем с белым султаном из конского волоса. Вокруг на примятой траве в беспорядке лежали тела сраженных воинов. Невдалеке, за спиной у бога войны, виднелась зубчатая крепостная стена с башнями. Мимо Ареса пробегает амазонка, спеша в сражение. У нее на голове фригийский колпак, короткий хитон с разрезами на бедрах подчеркивает красоту телесных форм юной воительницы. Прекрасное лицо амазонки, обрамленное растрепанными волосами, полно ратного пыла. В руках амазонка сжимает легкий щит в виде полумесяца и двойную секиру на длинной рукояти.

Стоя позади гостей, Леотихид коротко рассказал им о сюжете картины, взятом из «Илиады». Как известно, Арес и амазонки сражались против ахейцев на стороне троянцев. На картине Ксанфа был запечатлен момент, когда Арес и женщины-воительницы отогнали войско Агамемнона и Менелая от стен Трои.

Будучи воинами до мозга костей, Булис и Амомфарет прежде всего восхитились тем, с какой точностью художник изобразил на картине оружие и доспехи. Эти двое обратили внимание и на игру мышц на бедрах бегущей амазонки, а также на верно подмеченный художником покрой ее хитона. Рассуждать о композиции в целом Булис и Амомфарет не стали. Им, не знакомым с канонами живописи, не было дела до света и тени, до глубины и насыщенности цветовой гаммы. Частное они выделяли из общего и ценили гораздо выше незначительные на первый взгляд детали только потому, что были знакомы с ними, как никто другой.

— Арес неплох и амазонка как живая! — восхищенно произнес Булис, повернувшись к Леотихиду. — Мне бы такого друга-художника! Я попросил бы его изобразить Галантиду в образе Артемиды или в виде богини Ники.

Леотихиду было ведомо, с каким обожанием относится Булис к своей юной жене, поэтому он шепнул ему на ухо:

— Ты же богат, как Крез, дружище! Предложи Ксанфу хорошую плату, и он исполнит любое твое желание.

Булис взглянул на Леотихида, вопросительно поведя бровью: «В самом деле?»

Леотихид ответил столь же выразительным взглядом: «Бесспорно!»

Амомфарет тоже похвалил картину, хотя и более сдержанно.

Пригласив гостей к столу, Леотихид с воодушевлением поведал им, что теперь Ксанф намерен приступить к другой картине.

— На этой картине не будет панцирей и копий, на ней будет изображена пламенная любовь Афродиты к Адонису, — разглагольствовал Леотихид, не давая Ксанфу вставить ни слова. — Натурщиками опять станут Леарх и Дафна. Причем оба будут обнажены, как и полагается по сюжету. Это будет дивное переплетение — красота нагих тел и чувств! Богиня и смертный юноша, страсть и нега!

* * *

С возвращением из Микен Еврибиада, сына Евриклида, в Спарте все громче стали звучать разговоры о неизбежной войне с Аргосом. Еврибиаду так и не удалось примирить микенян с аргосцами. Первые обвиняли аргосцев в вероломстве и не собирались отказываться от постройки стен, видя в этом залог своей безопасности. Вторые, озлобленные тем, как стремительно разваливается созданный ими союз арголидских городов, не желали усиления Микен.