Первыми евреями, осевшими в Венеции в 1516 году, были немецкие ростовщики. За ними последовали и другие. Им разрешили заниматься только тремя видами деятельности: ростовщичеством, выдачей недорогих кредитов бедным венецианцам и торговать на улице старьем. Использовали их связи с Левантом ради осуществления экспортно-импортных операций. Им разрешили жить на маленькой территории, где некогда были литейные мастерские — гетто. Гетто был островом, связанным с остальным городом двумя узкими мостами. Входили туда в ворота, которые каждую ночь запирались на замок.

С годами некоторые венецианцы стали благожелательнее относиться к присутствию в городе евреев, слушали их музыку, обращались к ним за медицинской помощью или советом относительно финансов. Тот факт, что права на собственность здесь защищают законом, сделал Венецию по сравнению с другими странами обетованной землей для евреев.

И они продолжали приезжать — сначала из Испании, из Португалии (оттуда их изгнали монархи-католики). Пришла очередь Германии: эти евреи бежали от погромов в городах; не обошлось и без вечных скитальцев — левантийцев, приехавших из Египта и Сирии. Община разрослась до двух тысяч человек, дома росли в высоту, по шесть или семь больших семей жили вместе. Гетто отличала самая большая плотность населения и самые высокие дома. Когда Висторини спросил дорогу к синагоге Иуды, его привели к высокому узкому жилом дому. На верхнем этаже крутой темной лестницы раввин делил место под крышей с голубятней и курятником.

Хотя к раввину его привлекла общность мыслей, дружбу закрепила не сила, а слабость. Однажды Иуде случилось идти по улицам между Гетто и церковью Висторини. Он выбирал самые узкие проулки и закутки, дабы избежать нападок на более оживленных улицах. Его появление помешало грабителю, напавшему на прохожего. Разбойник убежал, а Иуда склонился над телом жертвы. Он узнал Доменико. Тот был пьян, сутана промокла от мочи, из головы текла кровь: грабитель ударил его по голове. С риском для самого себя, раввин раздобыл чистую одежду, протрезвил священника, и церковь так и не узнала о позоре своего представителя.

Когда Доменико попытался отблагодарить Иуду, раввин пробормотал, что и сам слаб: сатана искушает его время от времени. Больше ничего не прибавил. И все же слабость сверлила его мозг, отвлекала от дневных молитв и от ночных ласк жены. Он привалился к стене в узком переулке и знал, что боль в груди появилась не только оттого, что он позволил себе смелые высказывания в беседе со священником. И не только из-за утреннего задания, незаконного и опасного. В его тревоги просачивался голос соблазнителя, который никак не удавалось заставить замолчать. Бог свидетель, он пытался уехать из Венеции до карнавала, начинавшегося через несколько дней. Хотел уберечь себя от греха. Возможность пойти под маской, стать другим человеком, делать то, чего еврей не может делать — этот соблазн не давал ему покоя. За год до этого ему удалось получить за городом место домашнего учителя. Но сезон карнавалов растягивался из года в год, а подходящее место найти было трудно. Он предлагал себя на место учителя для юноши в Падуе и вызывался читать проповеди за больного раввина в Ферраре. Но в обоих городах ему отказали.

По мере приближения карнавала его жена, сознававшая опасность, порылась в сундуке, ища среди одежды маску и плащ, которые сделали бы его похожим на венецианского аристократа. Она нашла их: вещи лежали среди рулонов ткани, принадлежавших их дочери, портнихе. Жена взяла и маску и плащ, отнесла на улицу и продала. Он поблагодарил ее за это: нежно поцеловал в лоб. Целый день испытывал облегчение, оттого что соблазнявшие его предметы находятся вне пределов досягаемости. Но вскоре все, о чем он мог думать, был карнавал и возможности, которые ему предоставлялись.

Даже сейчас, когда ему требовался трезвый ум, змей-искуситель обернулся вокруг каждой его мысли и вытесняя все разумные рассуждения. Он дошел до лестницы возле Риальто, где ему было предложено ждать. Ему не хотелось стоять вот так, на виду, в самом центре города. Чувствовал, что люди смотрят на него. Горожане шли мимо и бормотали что-то неодобрительное. Иуда вздохнул с облегчением, увидев гондольера, ловко привязавшего к ступеням лодку. Гондола была выкрашена в черный цвет, как и полагалось по закону: правительство не хотело, чтобы венецианцы демонстрировали свое богатство. Этот цвет, как и легендарное умение гондольеров хранить секреты, помогали любовникам оставаться неузнанными.

Арийе осторожно спустился по скользким каменным ступеням, сознавая, что вид еврея, садящегося в гондолу, явление необычное. Он волновался, голова слегка кружилась. Венецианец на его месте схватился бы за локоть гондольера, чтобы устоять на ногах, но Арийе не знал, понравится ли гондольеру то, что до него дотронется еврей. Суеверные венецианцы полагали, что, прикасаясь к кому-то, евреи совершают колдовство: насылают на христиан злых духов. Когда он поставил ногу в лодку, волна от проходившего судна ударила в корму. Арийе покачнулся, замахал руками, как ветряная мельница, и шлепнулся на дно. С Риальто послышался хриплый смех. Плевок с парапета угодил ему на шляпу.

— Боже мой! — воскликнул гондольер и подхватил раввина сильными от постоянной гребли руками.

Когда раввин встал на ноги, гондольер заботливо отряхнул его одежду и осадил крепким словцом смеющихся юнцов.

Арийе осудил себя за свои мысли о гондольере. Ну разумеется, донна Рейна де Серена вряд ли взяла бы себе в услужение антисемита. Она поджидала его в каюте, сидя на подушках.

— Вот это появление, рабби, — сказала она, вздернув бровь. — Прямо скажем, не самый незаметный способ прийти сюда. Садитесь.

Она указала против себя, на расшитые шелком подушки. С наружной стороны окно каюты было затянуто черной парусиной, зато внутри помещение сияло золотой парчой, словно в насмешку над скупыми законами.

Рейна де Серена приехала в Венецию десять лет назад. Будучи еврейкой, она сбежала из Португалии, а в Венеции объявила, что исповедует христианство. Она взяла себе новое имя, означавшее благодарность месту, которое ее приютило. Будучи христианкой, она вышла за пределы скученного Гетто и жила в великолепном дворце рядом с венецианским монетным двором. Венецианцы шутили, что в доме Серены больше золота, чем по соседству. Серена была наследницей еврейского банкира, ей досталось одно из самых больших состояний в Европе. Поскольку семья осуществляла свои операции далеко за пределами Иберийского полуострова, только часть богатства была разворована королевскими семействами Испании и Португалии. Хотя родное еврейское имя она постаралась забыть, никто не сомневался, что она до сих пор имеет доступ к деньгам своей семьи.

Но Серена тратила свои огромные деньги не только на парчу и развлечения. Она была тайным и главным источником денежных средств Арийе, из которого он обеспечивал нуждающихся общины Гетто. Более того, он знал, что она помогала евреям во многих других городах через банковскую сеть своей семьи. Знал также, что ее роль ревностной католички была лишь маской. Она носила ее так же спокойно, как карнавальный наряд.

— Ну, рабби, расскажите мне о своих нуждах. Чем я смогу помочь вашим людям?