— Но ведь здесь совсем недалеко, — проговорил Титженс.

— Это вам так кажется, — добродушно усмехнулась она. — Плимсоль находится в двадцати милях от Тентердена. Если не выедете до десяти часов — когда выходит луна, — то до пяти вернуться не успеете, даже если путь обойдется без происшествий... Хотя с лошадью все в порядке....

— Миссис Уонноп, — проговорил Титженс. — Должен вам сказать, что обо мне и вашей дочери распускают слухи. И весьма гадкие!

Она резко повернулась к нему, словно выныривая из забытья.

— А? — непонимающе переспросила она. — Ах да! Вы о том эпизоде на поле для гольфа... Вероятно, он всем показался подозрительным. Осмелюсь сказать, что вы действительно погорячились, когда отгоняли от моей дочки полицию. — Тут она застыла в задумчивости на какое-то время, словно старый священник, и добавила: — О, вы все переживете.

— Должен вам сказать, — настойчиво повторил он, — что все куда серьезнее, чем вы думаете. Полагаю, мне не стоит бывать здесь.

— Не стоит! — воскликнула она. — А где же еще на земле вам стоит быть? Да, я знаю, у вас размолвки с женой. Очень уж она непутевая. Так кто же еще о вас позаботится, как не мы с Валентайн?

Удар оказался болезненным, ибо в этом мире Титженса ничто так не волновало, как репутация супруги, и потому он довольно резко спросил, с какой стати миссис Уонноп решила, что Сильвия непутевая.

— Мой дорогой мальчик, да ни с какой! — как-то вяло и недоуменно воскликнула миссис Уонноп. — Я догадалась, что вы очень разные — уж в чем в чем, а в проницательности мне не откажешь. А поскольку вы совершенно точно человек путевый, то получается, что супруга у вас непутевая. Вот и все, уверяю вас.

От этого объяснения Титженсу стало чуть легче, и его решимость сохранить доброе имя мисс Уонноп только усилилась. Ему очень нравился этот дом; нравилась его атмосфера, нравилась аскетичность в выборе мебели, нравилось, как падает свет из окон; нравились ощутимая здесь усталость от трудной работы, любовь матери и дочери к друг другу, их любовь к нему, которая тоже, бесспорно, присутствовала, — и он намеревался сделать все возможное, чтобы спасти репутацию девушки.

Он считал, что порядочные мужчины не должны сплетничать, и потому крайне осторожно изложил основную суть его разговора с генералом Кэмпионом в раздевалке. Казалось, он вновь видит потрескавшиеся умывальники и выскобленные дубовые столы. Лицо миссис Уонноп заметно помрачнело и как будто даже осунулось, на нем проступила легкая обида! Временами она кивала — либо для того, чтобы показать, что внимательно слушает, либо в полудреме.

— Мой дорогой мальчик, — наконец проговорила она. — Как же грустно, что о вас говорят такие вещи. Я все понимаю. Но я всю свою жизнь живу в скандалах. У любой женщины по достижении моего возраста возникает это чувство... И теперь все это не имеет никакого значения... — Тут она надолго замолчала и едва не уснула, но потом вновь заговорила: — Я не знаю... В самом деле не знаю, чем могу помочь вам не потерять репутацию. Если бы могла, я бы сделала все, поверьте... Но мне и без того есть о чем подумать... Мне нужно содержать дом, следить, чтобы дети всегда были сыты, и оплачивать их учебу. У меня нет возможности думать о чужих заботах...

Тут она окончательно пробудилась и вскочила с кресла.

— Ну что я за чудовище! — воскликнула она, и в ее голосе внезапно послышалась та же интонация, что была и у ее дочери; она в своем поистине викторианском величии, в черной шали и длинных юбках, зашла за кресло Титженса с высокой спинкой, наклонилась над ним и ласково провела пальцами по волосам на его правом виске. — Мой дорогой мальчик, — проговорила она, — жизнь полна трудностей. Я — старая писательница, и я знаю это наверняка. И пока вы отдаете все свои силы делу спасения нации, ваше доброе имя с воем и визгом порочат взбесившиеся животные... Сам Диззи[26] на одном из приемов сказал мне эти слова. Он сказал: «А вот я, миссис Уонноп...» — Она вдруг замолчала, но потом заговорила вновь. — Мой дорогой мальчик, — прошептала она, наклонив голову к самому его уху. — Это совершенно не важно, совершенно. Вы это переживете. Хорошо делать свое дело — вот что важно, и только. Поверьте женщине, прожившей непростую и долгую жизнь. Есть у моряков такое понятие — «трудные деньги», так они называют доплату, которую получают за работу в непростых условиях. Формулировка почти жаргонная, а какая правдивая. И такое утешает. Вы все это переживете. А может, и нет — одному Богу решать. Но все это утратит свою важность... «Как дни твои, будет умножаться богатство твое»[27].

Она погрузилась в свои мысли; ее очень волновал сюжет нового романа, и ей не терпелось вернуться к его обдумыванию. Замолчав, она принялась внимательно всматриваться в сильно выцветшую фотографию мужчины с бакенбардами и с пышным воротником — ее супруга, при этом продолжая с невероятной нежностью гладить Титженса по волосам.

По этой причине Титженс не мог встать. Он знал, что в глазах у миссис Уонноп стоят слезы, и ее нежность была почти невыносима для его честной, простой и чувствительной души. В театре он всегда опускал глаза после любовных сцен и потому не любил туда ходить. Он дважды спросил себя, не стоит ли попытаться встать, хотя это было выше его сил. Ему хотелось сидеть неподвижно.

Миссис Уонноп убрала руку от его головы, и он вскочил.

— Миссис Уонноп, — проговорил он, — вы абсолютно правы. Мне не следует переживать о том, что говорят обо мне эти свиньи, но я переживаю. Я подумаю о ваших словах, я хорошенько их обдумаю...

— Да, да! Мой дорогой, — ответила она, не сводя глаз с фотографии.

— Однако, — продолжил Титженс, взяв ее за руку и отводя назад, к креслу. — Сейчас меня беспокоит не столько моя репутация, сколько репутация вашей дочери, Валентайн.

Она расслабленно опустилась в кресло с высокой спинкой и стала похожа на воздушный шар.

— Репутация Вал, — проговорила она. — Ох, так вы о том, что ее перестанут принимать в знатных домах? Об этом я не подумала. Ну что ж, пускай! — И она вновь надолго погрузилась в размышления.

Валентайн уже была в комнате и тихонько посмеивалась. До этого она кормила кучера обедом и все еще оставалась под большим впечатлением от его похвал в адрес Титженса.

— У вас появился поклонник! — сообщила она Титженсу. — Он все говорит, что вы «проткнули проклятую упряжь, аки дятел полое бревно». Он выпил еще пинту пива и после каждого глотка живо повторял свои похвалы!

Она привела Титженсу еще несколько забавных высказываний кучера, пояснила непонятные слова местного диалекта из его речи, а потом принялась убирать со стола и спросила:

— У вас ведь нет никого в Германии?

— Есть, у меня там сейчас жена, она живет в Лобшайде.