Сначала оправдались ожидания Машуни. Нашему взору явилась Василиса Михайловна с пылающим лицом и обругала нас «дурами здоровыми». На большее у нее сил не хватило. Я сразу поняла, что лучше быть «дурой здоровой», чем умной, но больной. Женщина страдальчески сморщилась и схватилась рукой за голову. Мария мгновенно сосредоточилась, решив помочь матери определиться с направлением пути следования и лекарством. Составить компанию Машуне я не рискнула. Существовала угроза ухудшения самочувствия бедной женщины. Не отрывая пристального взгляда от лестницы, Наташка посоветовала Машуне смерить маме давление и независимо от результатов уложить ее отдыхать. Время позднее. Но не тут-то было. Василиса Михайловна, отстранив дочь, проявила намерение сесть в кресло и выпить чаю в холле. Обе застряли в дверях и тихонько препирались.

– Ирка, видишь, к чему привели твои бредни? – процедила Наташка, увлеченно разглядывая ногти на своей руке. – И я, как идиотка, перетрухала. Нет тут никаких привидений с пистолетами. Машка права – это ее папочка шутит. А Рената ранила Василиса Михайловна. За дочь и внучку. Как очень непутевого зятя.

Василиса Михайловна дико сверкнула на Наташку глазами, хотела что-то сказать, но плотно сжала губы. Буквально в ниточку. Я не выдержала и, не оглядываясь, вышла из подсобного помещения, прикрыв за собой дверь. Неправильный треугольник исчез. Разумеется, я еще смутно представляю себе, что творится в этом доме, но кое в чем уверена. Например, в том, почему Василиса Михайловна прятала сверток с пистолетом под диван, а потом я обнаружила его в кармане пижамной куртки папы Карло. И она намеренно старалась навешать мне лапши, сообщив, что это ее пижама. Мужская-то! Да еще на пару размеров больше. А подруга многое подзабыла. Например, то, что совсем недавно кто-то закрыл их с Марией в комнате на втором этаже и выпустил собаку на улицу. Если это тоже происки Карла Ивановича, то по нему психушка обрыдалась. Но, кажется, ему, бедняге, просто не до этого.

Василиса Михайловна выбила право влиться в нашу маленькую компанию. Судя по ее виду, она уже чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы высказать нам все наболевшее. Я даже знала последнюю фразу этой пламенной речи. Смысл ее наверняка в том, чтобы мы с Наташкой забыли дорогу в медвежий угол. Да с превеликим удовольствием! Лучше буду плавать брассом в затопленной квартире без света, ориентируясь в темноте по внутреннему компасу, чем еще раз приехать на встречу Нового года в это убийственное место. Здоровей будем! Да и локальный потоп в нашей квартире, надеюсь, больше не состоится.

Мне срочно требовалось кое-что обдумать. Где-нибудь в тихом и спокойном месте, но недалеко от остальных. Не так страшно, если держаться вместе. Этим требованиям вполне отвечала котельная. По зову инстинкта я туда и отправилась, громко известив о своем намерении окружающих: самое время изучить систему отопления в доме.

– Очень удобно, что это помещение не в подвале, а прямо под лестницей, да еще постоянно освещено, – заметила я, пребывая в полной уверенности, что Наталья без всякого приглашения последует за мной. Даже ей – идиотке (а сама себя так «окрестила»!) понятно, что мое общество лучше. Кроме того, следовало дать возможность Василисе Михайловне и Марии Карловне немного разобраться в своих семейных делах, а заодно и с ворохом одежды, валяющейся под вешалкой.

Мне показалось, что все, находящиеся в этом доме должны быть контужены. Так громко я орала, неторопливо оседая по стене на пол у гостеприимно открытой двери в котельную, залитую светом лампочки никак не меньше ста ватт. Или это мой ужас от увиденного добавил ей напряжения? На самом деле меня никто не слышал. Просто потому, что кричать от страха я не могу. Горло сразу перехватывает спазм, который мгновенно распространяется на все тело. Оно отзывчиво каменеет. Не понятно только, почему коленки выпадают из общей программы и порой, вот как в данный конкретный момент, услужливо подгибаются.

Пока я истуканом сидела на плиточном полу, уставившись на распростертое передо мной тело Карла Ивановича и мысленно вопила на все голоса, «три девицы под окном» в холле вели громкие переговоры, кому сколько сахара в чай и где пирожные, на упаковку с которыми еще вчера прыгнул кот. Если их не «омяукнула» собака, они послужат хоть каким-то утешением честной компании. Жаль, что Ирина Александровна оторвалась от коллектива и предпочла котельную.

Верхняя часть Карла Ивановича вольготно лежала в старом ветхом гробу, боковые грани которого податливо разошлись на ширину его плеч. На голове нелепо торчала моя окровавленная шапка. Лицо покойного было сосредоточенно, рот слегка приоткрыт. Казалось, он готовился выступить с заключительным словом, просто момент не подошел. Сложенные на груди руки прикрывал самодельный венок из еловых лап, украшенный елочными игрушками, и все это венчала черная полоса ткани с неровной надписью желтыми печатными буквами: «Незабвенному папе от дочери». Наверное, фломастером писано. Ногам Карла Ивановича в шерстяных носках места не хватило, и они покоились прямо поверх гроба, «поглядывая» в разные стороны. Домашние тапочки аккуратно стояли у изголовья покойного. Рядом с изящным бокалом старинного тонкого фарфора. Честное слово, не помню, был ли в помещении отопительный котел. Наверное, был, но выпал из моего поля зрения.

– Ну хватит ей дурью маяться!

Скорее всего, Наташкины слова относились ко мне, не утруждаясь выходом из-за стола, подруга призывала меня опомниться.

– Хватит, – молча согласилась я с ней, по-прежнему не чувствуя под собой ног. Надо закрыть глаза. Когда открою, окажусь дома, в Москве. Само собой, без воды. Зато и без Карла Ивановича. Квартиру после потопа теперь надолго отмыли, нет худа без добра…

– Ир, ты что тут расселась? Кто это там спит? Оператор котельной? А что это он ноги протянул? Гос-с-споди… – Наташкин голос понизился до шепота – боялась разбудить покойного. Подруга схватилась руками за горло и совсем не своим голосом попросила меня… По-хорошему: – Подвинься, я рядом рухну.

Но не рухнула. А я не подвинулась. Знала, чего от нее дальше ждать. Орать вполне можно и стоя. Минуту назад я готова была ослепнуть, но ведь не оглохнуть.

Наташкин визг разнесся по всему дому. Мы с покойным крупно вздрогнули, после чего он опять затих, а я продолжила трястись, точно в лихорадке, с ужасом наблюдая, как венок с мертвого тела потихоньку сползает на пол.

– Мама! – пискнула высоко над ухом Машуня, с риском для моей жизни повисая на Наташке. Ту и саму ноги не держали. Подруга закачалась, как тонкая рябина, и инстинктивно обхватила дверной косяк. Может быть, даже из дуба. Пальцы ее рук побелели. Это в достаточной степени отвлекло меня от созерцания покойного, и я тихонько поправила Машуню, заявив, что стыдно путать родителей в лицо. На полу больше «папа», нежели «мама». Но призывать «папу» откликнуться, пожалуй, не стоит. А сзади уже слышался испуганный лепет Василисы Михайловны. Вне сомнения, ни подруга, ни дубовый косяк не выдержат очередной «вешалки». А я – тем более. Ощутив мгновенный прилив жизненных сил, осторожно отползла подальше, стараясь не задеть ноги покойного, заметив попутно, что его толстые шерстяные носки связаны не иначе как из собачьей шерсти.