Георгия, напротив, терзали беспокойные мысли. Он, как и Большакова, не боялся смерти. Не раз приходилось смотреть костлявой в лицо, чувствовать затылком ее холодное дыхание. Приходилось побывать на прицеле у снайпера, и на дуэлях молодой доктор дрался не единожды. Но одно дело – погибнуть на дуэли или с оружием в руках, защищая отечество. Это смерть светлая, честная, достойная мужчины. Но сгинуть вот так, связанным и бессильным, от рук мерзких тварей, невесть где, вдали от дома? Сердце Георгия наполнилось острой щемящей тоской.

Он взглянул на Ирину. Черты лица ее заострились, кожа побледнела, и россыпь веснушек на переносице была хорошо видна. Огненно-рыжие волосы не утратили своего блеска и, растрепавшись в пути, окружали бледное лицо пылающим нимбом. До чего же она была прекрасна! Раньше он даже не догадывался, насколько любит Ирину. Сколько он думал о ней за эти дни, сколько прошел ради нее. Неужели все было напрасно? Неужели такой бесславный конец его ждет?

Тем временем воины-кайманы поволокли пленников вглубь деревни. Аборигены выстроились в живой коридор, через который Родина и его друзей тащили к берегу пруда. Нестройным хором индейцы выкрикивали гортанный речитатив, который со временем набирал силу и громкость. По мере приближения к берегу пруда странная картина открывалась путникам. Это был вовсе не пруд, а огромная воронка в земле. Что-то наподобие башни наизнанку. Этот противоестественным образом устроенный храм не возвышался к небесам, а, напротив, стремился вглубь земли, обращаясь к тем древним дочеловеческим силам, что правили землей на заре ее создания.

Концентрические кольца, уходящие вниз, были собраны из поросшего разноцветным мхом серого камня. Этаж за этажом спускались они, и в самом низу, в яме, наполненной гнилой, мутной водой, ворочался гигантский крокодил, древнее чудище, покрытое мхом и окаменевшими наростами. Виднелся закостеневший хребет на исполинской спине, пасть была утыкана зубами размером с черкесский кинжал. Доисторический ящер, казалось, был старше, чем само время. Похоже, что он топтал эти ядовитые болота задолго до того, как здесь появился первый человек. Речитатив становился более оглушительным, многие индейцы впали в неистовство и уродливо приплясывали в такт выкрикам. Отец Лоренцо, с трудом перекрывая шум толпы, обратился к товарищам:

– Они кричат: «Отец всех кайманов!» Видимо, этого сатанинского дракона они почитают своим богом. Ему-то они и собираются скормить наши честные христианские сердца. Крепитесь, братья и сестры, с нами Господь Бог наш!

Внезапно все смолкло, и взгляды индейцев обратились в одну точку. У края каменной воронки стоял трон, сделанный из выбеленных временем костей кайманов. Черепа служили подлокотниками, а ребра образовывали широкую спинку.

Тот, кто восседал на троне, тоже напоминал груду костей. Древняя, как серые камни проклятого храма, старуха рассматривала пленников ехидным взглядом. Кожа ее посерела от времени и превратилась в грубую чешую, пальцы скрючились, как корни мертвого дерева, но взгляд пылал желтым огнем. Воины-кайманы почтительно склонились перед ней, и один из них смиренным голосом, не поднимая глаз, отчитался об успешной охоте.

Капитан кайманов уважительно обращался к ней: «Кай-Маа». Отец Лоренцо шепотом пояснил, что это матерь племени, одновременно касик и верховный жрец. Все это время старуха не сводила глаз с путников, переводя жгучий взгляд то на Всеволода, то на Пабло, то на Анюту. Наконец она подняла скрюченную руку, все звуки мгновенно смолкли. Матерь крокодилов открыла высохший безгубый рот и с трудом прохрипела несколько фраз. Зубы ее были не то удлинены и заточены особыми напильниками, не то в беззубые челюсти были вставлены настоящие клыки каймана, не то жуткие кровосмешения привели к такому уродству… Все содрогнулись.

Лоренцо шепотом переводил:

– Наше племя слабеет, наше племя засыпает. Немного дней осталось ему. Только золотое сердце может пробудить его и вернуть былую силу. Только оно спасет нас.

Капитан воинов-кайманов встал с колен, уважительно поклонился и указал Маа на Ирину, кулон в виде золотого сердца сверкнул у нее на груди редким солнечным лучиком. Но Кай-Маа лишь досадливо отвернулась. Глядя в сторону, она продолжила тяжелым хриплым голосом:

– Обычного золота мало, оно и так наше. Настоящее золотое сердце – это сердце, которое не разучилось любить, оно может нас спасти. Соединим их и тогда выживем. – Кай-Маа опустила голову и тяжело вздохнула. – Но таких сердец больше нет, с тех пор, как любовь покинула этот мир, нас больше некому спасти. Даже племя карихона, которое учило любви, растворилось в джунглях, и о нем больше нет вестей. Что же, если больше нет золотых сердец, придется довольствоваться сердцами из плоти и крови.

Закончив речь, Кай-Маа подняла вверх зажатый в костлявой руке, остро наточенный каменный серп. Этот жест толпа индейцев приняла с громким радостным улюлюканьем.

Однако через мгновение крики толпы смолкли. Незаметно для всех вперед выступила Анюта и посмотрела огромными, исполненными отчаянной решимости глазами прямо на старую ведьму. Анюта заговорила, и ее голос звучал удивительно сильно и решительно.

Отец Лоренцо с гордостью перевел ее слова:

– Мое. Мое сердце не разучилось любить, оно полно любви к этому человеку, – она указала на пораженного Георгия, – и уж если мне суждено умереть, я мечтаю об одном, умереть ради него. Забирайте мое сердце, я не боюсь. – И Анюта, решительно прикусив губки, зажмурилась.

Кай-Маа посмотрела на нее с интересом и внезапно начала странно подергиваться. Звук, похожий на хриплое воронье карканье, сотрясал ее сухое, заскорузлое тело. Ведьма смеялась, запрокинув голову и раскрыв безгубый рот с гниющими деснами и острыми длинными клыками, загнутыми внутрь.

Друзья пораженно смотрели на Анюту, никто не думал, что в робкой девочке сокрыто столько мужества. Георгий стоял молча, и ураган бушевал в его душе. Умереть за друзей, отдать жизнь за близких, любимых людей, вот она – достойная смерть! Он вглядывался в лица своих спутников: добрый отец Лоренцо, верный Пабло, не терявший индейского спокойствия даже на пороге смерти, Серхио с пылающими глазами на побледневшем от потери крови лице, ироничная, никогда не сдающаяся Лариса Большакова, Ирина, Анюта, его старший брат, наконец сломавшийся, с закрытыми от страха глазами. Георгий с радостью отдал бы жизнь за любого из них. Он сделал шаг вперед и прикрыл Анюту плечом. Его зеленые глаза встретили взгляд Кай-Маа спокойно и уверенно.

– Сперва забери мое сердце, старая ведьма, я готов отдать жизнь за любого из своих друзей!

Родин взмахом головы отбросил со лба каштановый вихор и смерил взглядом беснующуюся толпу индейцев. Люди-кайманы, чувствуя исходящую от него решимость, сделали шаг назад и притихли.

– Что же, нет для христианина смерти достойней, чем умереть за други своя. – Отец Лоренцо тоже сделал шаг вперед и со смиренной улыбкой взирал на толпу язычников, подобно библейскому святому. – Забирайте мое сердце, я не боюсь смерти.

Кай-Маа раздраженно остановила его пренебрежительным жестом. Она вновь подняла серп и презрительно прохрипела: