— Где? — профессиональным тоном спросила Соловьёва. Она уже понимала, что парень не скоро отсюда выйдет.

— Здесь! — крикнул Артур, указывая на свои глаза. — Она смотрела на меня изнутри, из меня. И не говорите, что это была галлюцинация, я всё равно не поверю. Я знаю. И это повторяется, иногда, — он заметался по кабинету. — Если бы я только мог, если бы она захотела сейчас… Эля, Эличка, — стонал он. — Помоги мне, девочка моя… Эля…

Он не то ревел, не то стонал, слёзы лились из его глаз. У Соловьёвой волосы зашевелились на голове. Это было дикое, ненормальное зрелище — огромный мужчина метался по кабинету, стонал, касался руками своего лица, плеч и вдруг замер, к чему-то прислушиваясь. Соловьёва потихоньку двинулась к двери.

— Стойте, — прохрипел Артур, не меняя позы, — не бойтесь…

И в ту же минуту он бросился к ней и, обхватив ее голову, притянул к себе. Его глаза оказались совсем близко, светло-голубые, в сплошь в красных жилках, но не успела Соловьёва попытаться вырваться, как похолодела от увиденного. Анна Викторовна отчётливо видела, как светлая радужка его глаз менялась на тёмно-коричневую и белок стал чистым с голубизной. Соловьёва закричала и, оттолкнувшись от Артура, забилась в угол кабинета. Но то, что она увидела, навсегда осталось в её памяти — изломанная, напряжённая фигура крупного мужчины со спокойным взглядом женских карих глаз…

Через две недели Артур вышел из больницы. За эти дни он несколько раз встречался с Соловьёвой, но она избегала говорить с ним о том, что произошло. Она просто научила его, как нужно говорить, чтобы выйти из больницы.

Вернувшись домой, Анна Викторовна дала подробный отчёт о заболевании Мишалова Артура Андреевича и о проведённом лечении и, несмотря на возмущение коллег, ушла на пенсию.

Спустя год она получила письмо от Артура. Он писал, что с ним всё хорошо, он работает на прежней работе, хорошо зарабатывает. О своих прошлых проблемах он не упоминал. Только в конце как постскриптум написал: «Огромное вам спасибо. Теперь мы счастливы».

Об этой истории Анна Викторовна никогда никому не рассказывала. Она всегда боялась сама помешаться среди больных, а в чудеса она не верит и сейчас. Только её внучка Соня часто рассказывает в детском саду бабушкину сказку о прекрасном принце, который так любил свою принцессу, что и когда она умерла, он носил её в своём сердце. Но в этой сказке хороший конец. Принцесса оживает, и они живут вместе с принцем долго и счастливо. А главное — живут вечно…

Дмитрий КОЗЛОВ

МИЛОСЕРДИЕ

Чувствовать ледяную воду на лице было даже приятно: кондиционер, включенный после холодной ночи на максимум, чересчур сильно разогрел воздух. А вот звон разбитого стакана не услаждал слух, как и вопли Тейры, которая всё время поучала, придиралась, требовала, и наконец послалаего куда подальше. Он постарался не слушать её и сосредоточился на блестящих осколках стакана, усеивавших пол. Тейра вопила, и даже татуированная Гром-птица на её ключице, казалось, готова была броситься на него с бронзовой кожи, чтобы заклевать до смерти. Юан с опаской смотрел на эту зловещую крылатую тварь, пока Тейра, наконец, не запахнула пальто и не ушла. Горячая кровь. Но какая ещё будет течь в жилах, если прабабушка была из тетонов? Сильная кровь, даже будучи разбавленной, способна вскипать. Дикарка.

Осколки на полу продолжали безразлично блестеть, как сосульки, висевшие за окном. Лед уже засветился в лучах Аэды, восходившей над горизонтом. Юану почему-то совершенно не хотелось включать всю эту технику, которая в мгновение ока подметет и вымоет пол, и создаст видимость покоя, равновесия и порядка. Ничего этого больше не было, так что пусть лучше повсюду лежит битое стекло. К тому же ему тоже пора идти. Пора начинать обход. Конечно, идти не хотелось, но он мог себя заставить: в такие моменты помогали слова отца: разум контролирует тело. Всегда. Эти слова папаша-скаут так почитал, что даже заключил в рамку и повесил посреди мобашьих черепов, в изобилии украшавших стены.

Пальто он надел прямо поверх футболки, оставшись в шортах и сандалиях: до Потерны идти недалеко, и замерзнуть он не успеет, а на Эвтерпе сейчас разгар сезона, и бродить там в джинсах и ботинках посреди красоток в бикини, изнывая от жары, — верх глупости, на которую был способен лишь его предшественник, Теон, прозванный Теоном Сапогом за вечную и неизменную обувь во всех мирах.

Домики на их улице, засыпанные снегом, напоминали игрушечные. Метель, бушевавшая ночью, поутихла, и лишь легкая поземка мела по сугробам, сдувая с их верхушек снежинки. После ночной метели воздух стал чистым и прозрачным, и Юан не только видел Черные холмы далеко впереди, но даже мог различить огромные каменные изваяния на них. Древние, как сама эта земля, тотемные столбы тетонов, вечное напоминание о прежних хозяевах этих мест.

Навстречу прошла грязная гора лохмотьев, волочившая за собой какую-то ржавую железку. На снегу за ней оставался прерывистый рыжий след.

— Привет, Нагат, — поздоровался Юан. Полоумный Нагат раздобыл где-то дырявый кусок металла и тащил его, чтобы поскорее сдать жестянщику и успеть хлопнуть пару стаканчиков у Мойры по утренней скидке. Только этого несчастного и можно было встретить на улице в такую рань.

— Бумажные люди. Меня спасли бумажные люди, с белыми лицами, — доверительно сообщил Нагат почтмейстеру и побрел дальше. Его покрасневшие глаза, как всегда, были полны невыразимой тоски. Иногда Юан думал, что лучше бы этот горемыка не возвращался из Тенебрии: после пережитого бедняга так и не пришел в себя. Да и кто бы стал его винить? Никто ведь не знает, что за кошмар довелось пережить этому несчастному и другим, побывавшим там и, подобно Нагату, рехнувшимся…

Пальцы в сандалиях уже начинали коченеть от снега, когда он добрался до Потерны. В столь ранний час зал ожидания был пуст, лишь Мойра сидела в одном из кресел, безразлично уставившись на мониторы с какой-то идиотской телевикториной, которые почему-то так любят включать по утрам во всех залах ожидания всех Потерн, в каких ему доводилось бывать. Должно быть, она собралась на Ирий заказать у тамошних святош еще говядины для «Тетонского скальпа». Вчера какие-то ребята, нахлебавшись самогона после тяжелого рабочего дня в шахтах, вконец озверели, узнав, что последнего мобаша уже разделали, пожарили и сожрали. Пришлось вызывать Гарду, чтобы утихомирить дебоширов, успевших перевернуть бильярдный стол, разбить множество кружек и сломать стул о спину какого-то эвтерпийского бухгалтера, которого эти пьяные кретины из-за загара приняли