Рядом с Джолин стоял худощавый мальчуган лет одиннадцати-двенадцати, с такими же сияющими каштановыми волосами. Видимо, они были за границей. За ними виднелся богато украшенный собор. Его филигранный каменный шпиль окружали шпили поменьше, но столь же витиеватые, поэтому вся картина напоминала тающий свадебный торт. Несколько фотографий были сделаны перед собором на просторной площади, обрамленной покрытыми красной черепицей домами медового цвета с коваными балкончиками. Они вполне могли быть когда-то дворцами.

Вот еще одна фотография с мальчиком. Он стоял на площади и ел мороженое в рожке. Его рот был испачкан шоколадом. Не тот ли это Уоррен, чей голос она слышала с автоответчика?

Позже Ханна будет спрашивать себя, что заставило ее задержаться в мастерской — подозрение, предчувствие, одна из молящих о помощи картин? — и заглянуть во вторую папку-аккордеон. Но голова у нее закружилась от того, что она увидела в ней.

Там тоже были фотографии, на этот раз отснятые на поляроид. Десятки снимков. Но ни один из них не был таким же веселым, как те, что она просматривала несколько минут назад. Это были пугающие фотографии. На них… В общем, Ханна не могла точно сказать, что там происходило, но от них так и веяло садизмом и насилием. Испытывая отвращение, она принялась рассматривать их более тщательно.

Там был мужчина, на голову которого накинули тряпку или, скорее, матерчатый мешок, который закрепили на шее веревкой. На снимке было видно лишь оголенное туловище несчастного. Его мускулистые руки были высоко подняты и вывернуты наружу, как будто кто-то тянул их в разные стороны, а голова, голова в мешке, склонилась на одну сторону и покоилась на плече. Вероятно, он испытывал невыносимую боль, если только уже не умер от удушья. На следующих фотографиях угол наклона головы изменялся, а искривленное тело оставалось в том же положении. А может, эти снимки были сделаны полицией на месте преступления? Или, что еще хуже, это была какая-то ужасно извращенная форма порнографии?

На всех остальных фото, таких же ненормальных и столь же угнетающих, было запечатлено, как кто-то взвалил мужчину на плечи и куда-то потащил. Тело безвольно тянулось за ним, а голову все еще покрывал мешок.

Время от времени в глазах у Ханны темнело, как будто бы они отвергали представшую перед ними отвратительную картину, и ей приходилось отводить взгляд в сторону или стараться смотреть на что-то другое, не имеющее какого-либо отношения к снимкам, — на лампочку на стене или ножки мольберта, например. Только после этого глаза немного прояснялись.

Были там и снимки разного странного оборудования, в частности что-то похожее на тиски для головы, которые крепились к вискам закручивающимися винтами. Это орудие пыток Ханна увидела на манекене, но с легкостью представила, какую боль будет испытывать истязаемый человек. Тело мужчины с мешком на голове появилось вновь. Оно лежало на земле, истерзанное, неподвижное, наверняка мертвое. Что за ужасное событие запечатлел фотограф?

Она не нашла ответа в оставшихся фотографиях. Они были почти абстрактные — в основном пятна, рябь и кляксы — и больше всего напоминали картины Джолин. Если это был крупный план, то вряд ли она смогла бы понять, что на них изображено. Скорее всего, подумала Ханна, они просто не вышли. Объектив плохо навели или рука фотографа дрогнула в последний момент, когда он уже нажал на кнопку. Как бы там ни было, но что за человек мог решиться снимать подобное? И хранить у себя…

Ханна не знала, как долго просидела в мастерской, пытаясь дать объяснение увиденному, восстановить вероятную цепь событий, которые оправдали бы эту находку. Но ее воображение не было готово к такому вызову. Ничего не приходило в голову. Стараясь не думать о плохом, девушка стала собирать фотографии и не заметила, как одна выпала из папки ей на колени, а затем слетела на пол.

В тот же миг Ханну охватил ужас и она почувствовала внутри себя резкий толчок, второй, третий, но затем успокоилась, осознав, что это ребенок.

Теперь он толкался сильнее и чаще. Ханна положила руку себе на живот. Обычно она так радовалась этим ощутимым ударчикам, пришедшим изнутри. Но не сейчас. Сейчас его случайные толчки казались ей зловещими, как будто ребенок пытался предупредить маму, чтобы она была начеку, и использовал для этого примитивную азбуку Морзе.

— Они мне лгали. Я не отдам им своего ребенка. Они мне в глаза врали! — Ханна, насупившись, ходила по приемной приходского дома, в то время как отец Джимми слушал ее гневные речи, немного беспомощно и растерянно, хотя и старался этого не показывать. Ханна выглядела совершенно спокойной, когда несколько минут назад позвонила в дверь и спросила, можно ли с ним поговорить. Она даже извинялась за то, что отнимает у него время.

Но стоило девушке начать рассказывать о том, что ее беспокоило, как она не на шутку разволновалась. Если он все правильно понял — а молодой священник не был уверен, понял ли он все правильно, — люди, у которых жила Ханна, эти Витфилды, — ей угрожали. Точнее не ей, а ее ребенку. Но, конечно, это не ее ребенок. Она подписала договор — юридически оформленный, полагал он, — о том, что выносит им ребенка.

Теперь все выглядело так, словно она выдумывает причину, чтобы оставить малыша себе. Но доказательства, поймал он себя на мысли, были несерьезными. Агентство, в которое обратилась Ханна, сменило адрес, не уведомив об этом суррогатную мать. Миссис Витфилд говорила, что у нее нет детей, но Ханна была убеждена, что у Джолин уже есть взрослый сын. Да и это она узнала из автоответчика. Ну и еще рассказ о том, как Витфилды гуляли в саду посреди ночи, что, бесспорно, было весьма странным, но никак не противозаконным. Люди, которым нравится их сад, могут любоваться им в любое время дня и при любом освещении. Пускай это и лунный свет.

Вот что по-настоящему обеспокоило отца Джимми, так это эмоциональное состояние девушки. Она утратила свое летнее спокойствие и стала нервной и пугливой. Джеймс был рад тому, что Ханна снова посещает церковь — и регулярно исповедуется, — но опечален тем, что это не помогает ей обрести тот душевный покой, в котором она так нуждается. Его совет быть с Витфилдами честной и открытой, похоже, сделал ее еще более недоверчивой.

Несмотря на то что отцу Джимми было известно, что беременность — беспокойный период в жизни женщины, ему, однако, не хотелось списывать все на гормональные бури. Тут явно что-то было не так, и он, к сожалению, не знал, как помочь юной прихожанке в сложившейся ситуации.

— Вы думаете, что я все это выдумала, да? — спросила Ханна.

— Нет, я так не думаю. Уверен, что действительно существуют причины, из-за которых вы себя так чувствуете. Но это могут быть совсем не те причины, о которых вы говорите. Когда вы начали готовиться стать матерью, в вас пробудились все воспоминания о родителях. Вы же говорили мне, что после их гибели чувствовали себя одинокой и всеми покинутой. Возможно, вы боитесь, что, отдав этого ребенка Витфилдам, бросите его.

— Вы хотите сказать, что я в таком состоянии потому, что семь лет назад мои родители погибли в аварии?