Отец Джимми молчал. Как можно с этим не согласиться? Он покорно стал собирать фотографии.

Монсеньор был прав. Он всегда прав.

В общественное время цокольный этаж церкви был забит прихожанами. Даже монсеньор Галахер посчитал нужным присутствовать там. Сквозь гул разговоров до Ханны доносились слова миссис Луц, расхваливающей налево и направо достоинства своего солнечного пирога с особой шоколадно-миндальной присыпкой.

Отца Джимми уже окружала толпа болтающих женщин, поэтому Ханна подошла к столу, где миссис Вебстер, владелица хозяйственного магазина, налила ей стаканчик пунша.

Девушка немного поговорила с ней, ответила на пару обычных вопросов о том, когда ждать маленького, и созналась, что еще не выбрала для него имя.

— Мне всегда казалось, что Грейс — красивое имя, — произнес жизнерадостный мужчина, который зачесывал остатки волос набок на лысой голове, отчего казалось, что он носит наушники. — И Глория тоже. Для девочки, я имею в виду.

Ханне удалось поймать взгляд отца Джимми, но ему пришлось отвести глаза в сторону, так как миссис Луц без конца на него наседала, чтобы он отведал кусочек ее солнечного пирога. Сейчас он никак не сможет уделить ей внимание. Надо подождать, когда прихожане станут расходиться.

Прошло полчаса, а она все еще ждала.

— Мисс Мэннинг? Рад вас сегодня здесь видеть.

Это был монсеньор.

— О, здравствуйте, монсеньор, как у вас дела?

Наступило неловкое молчание.

— Я подумал, что мой долг присутствовать на этом еженедельном кондитерском пиру и по возможности не допустить у паствы повышения сахара в крови, — сказал он. Шутить у него получалось с трудом. — Как ваше здоровье? И вашего… — Он сделал непонятное движение вокруг ее живота-шарика.

— Очень хорошо, спасибо.

— Проблем нет?

— Нет.

— Прекрасно. — Монсеньор хотел еще что-то сказать, но передумал. — Беременность должна быть радостным событием в жизни женщины.

Наконец несколько прихожан начали убирать со стола, тогда как остальные поднимались по лестнице, чтобы раствориться в ночи. Последние из них только начали восхождение, когда отец Джимми подошел к Ханне. Он выглядел непривычно замкнутым, не таким, как обычно.

— Вижу, вы уже успели поговорить с монсеньором.

— Да.

— О чем-то конкретном?

— О всяких мелочах.

Он засунул руку в карман и вытащил из него стопку снимков.

— Боюсь, что ничем не смогу вас порадовать, Ханна. Мне не удалось найти ни малейшей ниточки к этому.

— Совсем ничего?..

— К сожалению, да.

— А что насчет сообщения на автоответчике? От сына Джолин?

— Если это так важно для вас, вам лучше спросить у них самих. Не забывайте, Ханна, не вам судить будущих родителей этого ребенка.

Он вел себя странно и избегал смотреть ей в глаза.

— Наверное, вы думаете, что я все это выдумала?

— Нет, дело не в этом. Я убежден, что… вы зря себя накручиваете.

Настроение у нее быстро падало. Она ведь рассчитывала, что он будет ее союзником.

— В таком случае простите, что побеспокоила вас, отче.

— Вы меня не побеспокоили. Это же моя работа — помогать людям.

Ханна беспомощно пожала плечами и взяла у него из рук снимки.

— Думаю, все так и есть, как вы говорите. Мне лишь удалось узнать, что фотографию Джолин с мальчиком сделали в Испании. В каком-то городе Овьедо.

Поведение отца Джимми изменилось в один миг. В его глазах, которые смотрели прямо ей в лицо, вновь зажегся интерес. Она поняла, что не может выдержать этот неожиданно сильный взгляд.

— Как вы сказали?

— Овьедо, — пролепетала Ханна. — А что?

Лунный серп уже высоко поднялся на ночном небе, когда Ханна и отец Джимми пересекли сад и направились к приходскому дому.

— Овьедо известен своим собором. Там хранится сударум, — сказал он.

— Что такое сударум?

— Сейчас узнаете. Кажется, я начинаю что-то понимать в происходящем.

Кабинет находился на первом этаже, рядом с кухней, и во времена, когда в доме еще жили четыре священника, служил столовой. На полках, где в свое время хранились всевозможные соления, теперь стояли справочники и труды философов. В углу примостился устаревший глобус, на котором почти все страны Африки находились под властью колониальных держав. Перед окном стоял длинный сосновый стол, который использовался как письменный, но больше походил бы на кухонный, если бы вместо компьютера «Макинтош» на него поставили миску с фруктами.

Отец Джимми занял компьютерный стул с прямой спинкой, включил компьютер и ввел в поисковик слово «сударум». На экране высветился список сайтов. Он прокрутил его вниз, затем кликнул на одном под названием «История сударума».

— Вы, наверное, слышали о Туринской плащанице? — спросил он Ханну.

— Наверное.

— Это древний кусок льняного полотна с отпечатавшимся на нем изображением человека. Многие верят, что плащаница — похоронный саван Иисуса и что на ней его изображение. Плащаница хранится в Туринском соборе в Италии и является одной из самых почитаемых реликвий католической церкви.

— Теперь припоминаю, — сказала Ханна, подтаскивая стул к столу. — А в чем связь?

— Ну, иногда сударум называют «второй плащаницей». Считается, что этим платком было накрыто лицо Иисуса после его смерти на кресте. Название происходит от латинского слова «судор», что означает пот. Дословно его можно перевести как «платок для вытирания пота».

— Почему им понадобилось накрывать ему лицо платком?

— Обычай древних иудеев. В те времена, когда кто-то умирал в муках и лицо умершего было изуродовано болью, ему на голову обычно набрасывали платок, дабы скрыть его от людских глаз. Это вполне могло иметь место и в случае с Иисусом. Если все так, то сударум мог быть этим платком. В любом случае речь идет о мнении многих верующих.

— Как это объясняет снимки?

Отец Джимми достал одну из фотографий мужчины с закрытым тканью лицом.

— Это сложно объяснить. Взгляните на распятие вон там. — Он указал на стену за ее спиной. — Видите?

— И что?

— Схожесть. Между мужчиной на этом снимке и Иисусом на распятии.

— Вы хотите сказать, что на этих снимках кого-то распяли?

— Нет, но кто-то, возможно, пытался воссоздать сам процесс.

Ханна пожала плечами, выражая свое недоумение.

— Мне кажется, — продолжал Джеймс, — что на снимках запечатлен своего рода эксперимент, ну, скажем, чтобы показать, как выглядел бы Иисус с сударумом на лице. Видимо, они приложили немало усилий, чтобы точно повторить положение головы. Думаю, именно для этого и пригодился манекен. В действительности же никого не пытали.