По крайней мере, изменения не тронули помещений, но преобразования коснулись самого Говарда Молблана…

Труп профессора не то чтобы разлагался… Запах наверняка был ужасным, но я попросту ничего не ощущал. Биомасса профессора наглым образом сбежала с костей! Его белый, как фасад дома, скелет с сухожилиями — обвитый трубочками высохших вен — лежал на потемневшей простыне, а багряно-коричневая, регенерирующая биомасса сползла с него на пол.

— Куда собралась?.. — спросил я, склонившись над биомассой профессора. — Я тебе сбегу!..

Забрал из гаража канистру с бензином, взял ещё кое-какие понравившиеся побрякушки. Обчистил гараж, набил рюкзак всякой всячиной, на тот момент показавшейся мне необходимой. От прозрачной коробочки с рыболовными снастями глаз не оторвать — долго смотрел на неё как загипнотизированный. Облил останки профессора горючим и ещё расплескал по комнатам. Поджог. В каком-то безумном раже бегал вокруг горящего дома и кричал: «Гори, ведьма, гори!»

Опасаться за своё психическое здоровье было поздновато. Я ощущал в себе что-то ненормальное. В сознание прокрадывалась толика сумасшедшинки, и это тревожило мысли. Однако тревога эта была пустая, бесчувственная, как пустая оболочка без наполнения. Вероятно, из-за действия антидепрессантов я химически не ощущал тревогу, но осознавал её в мыслях.

На тридцатый день… Глаза нестерпимо болели от компьютера, слезились, чесались так, что и веки не поднимешь. При чтении видел буквы, но смысл прочитываемых строк ускользал от восприятия как ловкий преступник от преследования. Последнее, что оставалось это сочинять музыку, перебирая аккорды на гитаре. Мелодии проваливались в память и где-то там исчезали, растворяясь в беспамятстве, а пальцы в прикосновении к струнам не слушались.

Спасаясь от чувства безысходности, я собрался наведаться в знакомые места, заглянуть к своей родне. Бессмысленность подобной вылазки была очевидна, но изнутри что-то тянуло совершить такое путешествие.

Да. Теперь уже никогда не попить маминого цветочного чая. Теперь никогда не услышать приветственный звук клаксона из отцовской автомастерской. Теперь никогда не разыграть дядю, а ведь бывало, стыришь из его бутика какую-нибудь недешёвую безделушку, он поднимет на уши персонал, а ты потом подкинешь её в неожиданное место… и наблюдаешь с любопытством за их реакциями. Не бывать больше элементарным вечерним посиделкам на заднем дворике под гитару. Все те приятные, волнующие душу мелочи, которые призывают ностальгию, они попросту стёры из бытия. Прошлое как ускользнувший призрак, настоящее несёт лишь смерть, а сквозь мрак будущего сияет лишь хлипкая звёздочка надежды — дрожит её свет в густой тьме, того и гляди погаснет.

Джип Молблана отказывался функционировать. Стоял побитый, обожжённый, исцарапанный во мраке подземной парковки. Не машина уже, а бесполезная железяка. Обвесил я со всех сторон пинками этот проклятый кусок металла, обложил всеми известными мне матерными выраженьицами, а нет — всё равно не завёлся! Для поездки в город стоило поискать другой автомобиль. Транспорт, возможно, я и нашёл бы, но на пути к городу дважды упал от бессилия. Решил поворачивать назад. Понял, что таких продолжительных вояжей не осилю.

Дождливая осень плавно перетекла в сухую, прохладную зиму, но снег до сих пор не выпадал. Значило ли это, что зима будет нормальной, не такой холодной как прошлая? Мне было всё равно! Разум задавал множество вопросов, но сам же отмахивался от поиска ответов как от назойливого комарья, плодил вопросы пачками и тут же выкидывал их как мёртвый груз на свалку памяти. Процесс мышления, по ощущениям, так же менялся под действием MV-mod, как и весь организм.

Я надеялся на то, что Сфера проявит милосердие и не забросит Грейс чёрт знает куда. Молился, чтобы ей не пришлось при возвращении топать в город из гор и уж тем более не пришлось барахтаться на дне озера. Нет, ей определённо не придётся! Озеро не так велико. Низка вероятность загреметь в него при случайном выборе точек возвращения машиной времени. Если даже я не прав, главное чтобы Сфера не построила точку выхода где-нибудь внутри гор или, скажем, в воздухе высоко над городом. Такое несчастье произойти не должно, как следовало из записей Молблана. Наука, как он любил говорить, не ошибается! Сфера воспринимает пространство и материю по колебаниям электронных структур, молекулярной плотности и каким-то субатомным гравитационным вихрям. Словом, топологию пространства и структуру материальных объектов вокруг себя читает хорошо. Вот только с восприятием расстояний у неё какие-то казусы: то «близорукость», то «дальнозоркость». С озером мне просто не повезло, а то и вовсе Сфера прочла мои мысли и закинула почти в то место, о котором я вспоминал перед своим возвращением. Озеро, на берегу которого мы с Грейс когда-то романтично отдыхали…

День тянулся за днём, ночь за ночью.

Воздуховоды постепенно выходили из строя.

В это непростое время я сполна умылся тяжёлым ожиданием грядущего.

Сон на снотворных. Бодрствование на стимуляторах, по окончании действия которых ломило, казалось, даже кости. На поверхность выходить перестал. По календарю на носу была зима, а я даже не знал, какая снаружи погода. Сил хватало лишь на то чтобы заменять перегоравшие лампочки новыми со склада.

В какой-то момент ко мне пришло осознание неизбежного и стало легче. Легче от понимания того, что однажды этот мрак рассеется. Всё равно всё закончится. Смерть это не только конец для живущего, но и освобождение из мучительной тюрьмы разрушающегося тела. Это кажущееся облегчение принятия смерти было лишь временным. Вскоре с новой силой ударил гнев. Внутри меня взорвалась непреодолимая злость на собственное тело, заложником злоключений которого я стал. Живо почувствовалось, что организм это уже не «Я», а нечто чужеродное, пытающееся меня устранить, ликвидировать, обезобразить. По венам текла моя кровь, электрический поток по нейронным сетям бежал мой, клетки делились и отмирали мои, но руководить всем этим стремилось что-то извне. Нечто иное. Как будто и не было никакого вируса из будущего, а будто в хронокоридор — в этот образованный машиной времени разрыв между прошлым и будущим, между пространством и материей, — проникла сила чистого первозданного хаоса. Беспорядок, который всей своей непоколебимой мощью рушил хрупкий порядок наших организмов и нашего мира как ничтожного карточного домика.

Есть такая редкая неврологическая болезнь — хорея, пляска святого Витта. Во время приступов тело без желания человека совершает беспорядочные, отрывистые движения и жесты — вычурные и гротескные, часто напоминающие танец. Прекратить этот беспорядочный «танец» собственного тела человек, больной хореей, не может — процесс не подчиняется сознанию. Воздействие «вируса» на организм представилось мне похожей пляской, только на более глубоком — молекулярном, бихомическом, биофизическом уровне.

Шёл лишь двадцать седьмой день с момента отбытия Грейс