Прямо как была, обнаженной, она бросилась к нему.

— Пожалуйста, Гала, оставь…

Печаль в его глазах глубоко проникла ей в душу.

— Я так тебя люблю! — Она порывисто обняла его, ощущая всем своим телом, что он защищен от нее всей своей военной формой, своими мыслями, устремленными от нее, а не к ней. — Иди, тебе надо. Сколько нужно, столько и буду тебя ждать. Ты делаешь дело, я так… Как пусто без тебя… — сдерживая слезы, шептала она. — Я не знаю, как тебя удержать. У меня только одно-единственное средство — любить тебя, бесконечно, беззаветно. Но тебя это не прельщает. Ничего не поделаешь.

— Гала, не начинай, — взяв за плечи, он отстранил ее. — В этом мире есть помимо тебя и твоей любви много всего, с чем стоит считаться.

— Не забывай — я твоя жена, нельзя до такой степени обижать меня, — сквозь слезы прокричала она.

— Я тебя обижаю? Ха-ха. Ты и без меня сама с этим хорошо справляешься. Твои обиды только плод твоего эгоцентризма.

— Ты даже не спросил, как я себя чувствую.

— Как ты себя чувствуешь?

Он стоял на пороге в своей синей форме, его волосы были тщательно причесаны, а лицо выражало нетерпение.

— Ладно, иди, — она опустилась на кровать, справляясь с приступом жалости к себе.

Даже не оглянувшись, Поль открыл дверь и вышел.

Под воздействием страха перед беременностью все ее чувства подвергались эрозии, и все слова, когда-то сказанные Полем, но заброшенные в темный чулан ее памяти, как принесшие боль, вновь и вновь всплывали, грозя разрушением, напоминая, что взаимопонимание — иллюзия, любовь — недолговечна, и нельзя рассчитывать на безмятежное будущее.

Прогулка по городу показалась ей бессмысленной. Как бессмысленным казалось все, на что бы ни направляла она свой взгляд. Добравшись до дома, она рухнула в постель. Нервозность сменилась апатией. Жизнь складывалась не так, как ей мечталось. Она теряла Поля, тем самым она теряла саму себя. Ради Поля она отказалась от всех своих привычных связей, заключив себя в гулкое одиночество. Прежде она находила удовольствие в танцах, театре, в беседах, в редких, но ярких влюбленностях. А теперь, когда она вспоминала об этом, ей казалось, что все это происходило не с ней. Она чувствовала странную усталость, вялость во всех членах, пустоту. Она еще не знала, что такие моменты наступают, когда близятся кардинальные перемены. Как перед ливнем, на мгновенье порывы ветра ослабевают, давая передышку природе, так и перед наступлением жизненного перелома приходит краткий период отдыха для того, чтобы дать возможность мобилизовать все силы перед испытанием.

* * *

Гала вернулась в Париж. Вызванный Жанной-Марией доктор подтвердил беременность невестки. Чтобы создать комфортные условия для будущей мамы и избежать вспышек гнева Клемана, который так и не смог принять выбор сына, для Гала сняли отдельную комнату на четвертом этаже в том же доме, где жили Грендели. В сентябре Поль приехал в отпуск. Известие о своем будущем отцовстве он, к облегчению Гала, принял спокойно. Болезни и долгие годы войны научили Поля мыслить одним днем, сделали его фаталистом. Что с ними будет через полгода, год? Кто знает? Слишком много смертей он наблюдал, чтобы сохранить иллюзию свободы воли. Его снова могут послать на фронт. Случайная пуля, пневмония или банальная окопная дизентерия — и все его проблемы канут в вечность. Вместе с ним самим.

На краткое время отстранившись от тягот службы, Поль наслаждался уютом родного дома, заботой матери, вниманием отца и любовью жены. Две недели Поль провел вместе с семьей и вновь возвратился на службу в Лион, оставив жену в Париже. Убегая от одиночества, Гала пыталась завязать отношения с живущими в их квартале русскими, давала уроки французского языка их детям. Вести о перевороте в России, свержении правительства Керенского поначалу обнадежили русское население квартала — может, большевики смогут вывести Россию из кризиса?

Гала посылала письмо за письмом своим родным в тайной надежде, что родители позовут ее домой. Как никогда прежде Гала ждала помощи от матери, ей так необходима ее поддержка, совет, просто близость. Из Москвы — никаких известий. Гала смирилась, она — замужняя женщина, если по-русски — отрезанный ломоть.

Наконец Гала Элюар получила от отца письмо. Сухо, сжато, как в газетной хронике, он оповещал ее, что возвращаться ей не стоит. В Москве неспокойно, нет электричества, проблемы с продовольствием, водоснабжением, прислугой. И только в конце, коротким всхлипом: «Надеемся, роды у тебя будут легкими. Береги себя».

Гала затаила обиду на родных, но, узнав из газет об аресте и исчезновении царской семьи, была благодарна отцу за его мудрость. В страну, где царит хаос, возвращаться опасно.

* * *

Поль не приехал домой к рождению дочери.

Гала стонала при каждых новых схватках, и Мари-Эжени Грендель, бабушка Поля, ободряюще похлопывала по ее руке. Жанна-Мария суетилась рядом, проверяя, достаточно ли кипяченой воды, пеленок, есть ли под руками нашатырный спирт, вдруг Гала станет плохо.

— Сейчас-сейчас, — приговаривала она, вытирая пот с ее висков. — Еще немного… Будь сильной.

— Не могу, — выдыхала Гала, еле сдерживая себя от крика.

Ей хотелось одного — чтобы все скорее закончилось. Ее ни капли не заботил ребенок, она готова была произвести на свет мертвого младенца, лишь бы избавиться от многочасовой пытки. Ее поддерживала мысль, что ничего вечного в этом мире нет и что все имеет свое окончание, даже нечеловеческие муки. Когда ребенок уже рвался из нее наружу, в бездне боли к ней пришло решение, что никогда больше она не допустит такого издевательства над своим телом, ее не заботит продолжение жизни в своем отпрыске, она хочет жить сама, испытывая удовольствие, а не страдая. Их любовные игры показались ей безрассудством и преступлением перед ней. Отныне с этим покончено навсегда, решила она, со страхом ощущая, как в ней рождается и крепнет новая волна боли. Когда же ее известили, что у нее родилась дочь, она приняла это спокойно, без всплеска эмоций, слез радости или печали. Ей было все равно, главное — все ее муки позади. Она приняла в руки тесно спеленатого младенца, приложила к груди. Все действия она совершала машинально, как подсказывала ей Жанна-Мария.

— Сесиль? Так назовем малышку? — поинтересовалась Мари-Эжени.

— Антонина, — произнесла Гала несколько раздраженно. Отчего-то ей хотелось перечить. — Мою бабушку так звали, — добавила она, разглядывая младенца. Удивление и щемящая нежность наполняли ее душу тревожными чувствами.

— У нас есть время выбрать имя для девочки. К отпуску Поля назначим крещение, — примирительно сказала Жанна-Мария.

— Поль вернется насовсем? Как скоро? — Гала в надежде вскинула на Жанну-Марию глаза.

— Вернется, — сказала она и улыбнулась. — Ребенок к перемирию.

Первый день они с младенцем проспали, спали и всю ночь напролет. На следующий день она поняла, что покоя ей не будет. Нет, не младенец ей докучал — Сесиль-Антонина была на редкость спокойным ребенком, вокруг суетились родственники Поля. Гала не высказывала недовольства, но ее нервозное состояние сказалось, у нее исчезло грудное молоко. Сами того не понимая, мать Поля, его бабушка, многочисленные тетушки и соседки оборвали ту магическую нить, которая связывает мать с ребенком. Гала должна была принять тот факт, что ее дочь не принадлежит ей единолично, ее ребенок прежде всего отпрыск фамилии Гренделей. Гала начала выходить на улицу, чтобы хоть ненадолго побыть в уединении. Она страдала от отсутствия Поля, но еще больше ее мучила необходимость постоянно быть на виду, вести досужие, ничего незначащие разговоры с, может, и добродетельными, но чуждыми ей по духу людьми.