Вся охрана чувствовала этот бараний страх. Точно так же и с людьми происходит, когда их ведут на расстрел. Некоторые из когда-то оставшихся на сверхсрочную имели опыт по расходу, означенному смертным приговором, и сейчас сравнивали человека с животным. Одна байда. Никакой разницы…

Среди охраны, наблюдающей за действиями Ветеринара, был и сержант срочной службы по фамилии Кранов. Странный для сослуживцев парень, замкнутый, сильный, как медведь, косой, как Крамаров. Кранов был много старше всех из своего призыва и на вопросы «чего так задержался?» никогда не отвечал. Его не переспрашивали…

Сержант Кранов отношение имел ровное как к сослуживцам, так и к заключенным и на вопрос замполита Рогова, есть ли разница между зеком и вольным, всегда отвечал:

— Есть.

— Какая? — пытал замполит.

— Они первые сидят…

— Не понял? — удивился Рогов.

Кранов не пояснил, и у замполита осталось некое неприятственное отношение к этому молодому бугаю с погонами «ВВ». Он и хотел было его прессовать, но что-то внутри подсказывало, что делать этого не стоит, и этим «что-то» было не что иное, как страх…

Зека Рюмин приблизился к барану вплотную и свободную руку положил животному на морду. Ветеринар выждал несколько минут, потом легонько отвернул голову барана в сторону и молниеносным движением правой руки перерезал жертве горло. Он сделал это настолько мастерски, что животное, рухнувшее на деревянный настил как подкошенное, лишь пару раз дернуло копытами, а затем издохло. В глазах барана погасло, словно свет выключили.

А затем началось настоящее искусство. С необычайной ловкостью Ветеринар подвесил умерщвленную тушу на заготовленный крюк и начал работать ножом, как писатель пером. Пятьдесят секунд — и баранья шкура была отделена от туловища. Затем несколько точных взмахов тесаком, и внутренности из бараньей туши перекочевали в эмалированное ведро. Субпродукты — сердце, печень, почки и яички — были разложены на белой свежевыстроганной доске. Здесь же лег и необходимый для лечения начлагеря курдючный жир. Затем Рюмин разделал голову, в которой, как оказалось, много полезного. Убрал в отход только глаза, хотя пояснил, что и на них любители есть, снял рога, поведал, что после обжига из них водку пить хорошо, а остальное отдал кухарке Рыбиной для холодца. Ей же пошли и копыта…

Вертухаи от созерцания такой красоты в работе хотели было зааплодировать Ветеринару, но тут вспомнили, что зек — всегда враг, прикинули возможность такой же расправы над собой, а потому остались молчаливыми.

— Что с мясом делать? — спросил селекционер.

— На персональский обед! — распорядился замполит Рогов.

Здесь вертухаи дали волю эмоциям, захлопали и заулюлюкали. Баранины они давно не пробовали, только свинина и мороженая говядина иногда попадали в пищу.

— А может, страдальцам немного? — вопросил Рюмин.

Теперь перед охраной стоял не виртуоз своего дела, а точно враг. Враг первобытный, желающий отобрать у них законное мясо.

— Пшел в зону! — со злобой приказал Рогов. — Ты — баран!

Кто-то кашлянул, и все разом обернулись.

В пяти метрах, широко расставив огромные ноги, возвышался всем своим объемом начлагеря Чмок. Хозяин шумно дышал, даже скорее синел и при том оглядывал собрание совсем недобро.

— Все по местам! — скомандовал он негромко.

Вертухаи и весь остальной персонал рассыпались по сторонам, лишь замполит остался на месте, да и Ветеринар при мясе.

— Ты меня не слышал, баран! — злобно сверкнул глазами комиссар.

Рюмин было побежал, но услышал в спину хозяйское:

— Останься!

Селекционер остановился как вкопанный.

Слушаюсь, гражданин начальник!

— Ты, Рогов, при мне не командуй! — с отдышкой произнес Чмок. — Меня нет — командуй!

— Тебя почти никогда нет, — заметил замполит.

— Привык?

— А-то, Вань!

— Отвыкай! — Иван Чмок поднял руку и жирным пальцем указал на зека. — Человека не трогай, мясо и все остальное ко мне!

— Я людям обещал! — расстроился Рогов.

— А кто ты такой, чтобы что-то обещать?

— Что же вы, товарищ начлагеря, при осужденном? Не по-офицерски!..

— Извини, Рогов… Мясо ко мне! Все понятно?..

— Понятно, — ответил комиссар, отводя в сторону глаза, полные трусоватой ненависти.

И Чмок стал принимать лечение.

Зека Рюмин варил желтоватый курдючный жир в большой кастрюле, слегка присаливал и придавал блюду запах лавровым листом. Приготовленное месиво Ветеринар выкладывал на тарелку и ставил ее перед начлагеря. Цокал, довольный, языком.

— Приятного аппетита! — желал.

От одного запаха этого варева выворачивало так, что давление зашкаливало до смертельных высот. Сосуды в глазах лопались, но Чмок, вспоминая взгляд Ирэны, зачерпывал расплавленное сало ложкой и глотал его, сдерживая очередные рвотные позывы.

— Ты хоть хлебушка дай! — умолял Чмок.

— Никакого хлебушка! — не разрешал Ветеринар.

— Капустки квашеной! — плакал Хозяин.

— В этом и лечение состоит! — объяснял барановед. — Ничего, кроме жира!..

Чмок почти терял сознание от такого непосильного врачевания, но, вставши через неделю на хозяйственные весы и увидевши, что весу убыло на семь килограммов со ста граммами, он так возрадовался прогрессу, что разрешил Ветеринару приготовить шашлык из бараньей печени, которым селекционер угостил прекрасную Ирэну, молчаливую и прохладную, как все Балтийское море…

В один из лечебных дней Чмока посетил замполит Рогов, который сообщил, что некто сержант Кранов отличился, застрелив при попытке к бегству зека.

— Между прочим, лучшего кольщика зоны! — пояснил. — Тот подорвался, а он его с одной пули!

— Так отпуск ему положен внеочередной! — разрешил начлагеря. — По уставу!

— Людей мало, — посетовал Рогов. — Вот и фельдшер Кискин ноет, что вы ему отпуск еще летом обещали.

Вот Кискин летом и пойдет! Ну а солдата отпустишь, когда полегче станет…

На том и договорились…

Сержант Кранов выстрелил случайно. Как-то на автомате все вышло… Побежал зек к запретной зоне, Кран дал предупредительный, а затем, когда мужик уже нырял под колючую проволоку, выстрелил в голову. Попал ровненько в затылок, брызнувший мозгами, словно разбитым яйцом.

Ему потом сказали, что дядька убитый авторитетным человеком был. Кольщиком. Колол только законников, изображая такие шедевры, какими даже воры Владимирского централа похвастаться не могли. Мог и Василия Блаженного на спине во весь рост заколбасить, а мог и ягодицы украсить непристойностью. Если ими двигать, или при ходьбе, получалось, что мужик с бабой сношаются.