– А то как же! – тут же начал кипятиться Угорцев старший. – Еще как выгоняли! Идите, говорят, на... на фиг отсюдова! Я говорю: да куда же мы, ешкина вошь, пойдем из своих-то домов?! А нам говорят: езжайте, мол, в Дубровино, там брошенных домов полно. Выбирайте любой – на ваш вкус... Я говорю: да как же мы из своих-то родных домов да в такие развалюхи пойдем?! А нам и говорят: а вам не все равно, трухлявые пеньки, где свой век доживать?

Богоборцев горестно покивал головой.

– А можете вы повторить все это перед камерой? – спросил он Арсения Матвеевича.

– Это как? Перед какой камерой? – растерялся тот.

– Перед обычной камерой, которой кино снимают.

– Кино? Ах, ешкина вошь! И что? Меня потом по телевизору покажут?

Богоборцев кивнул:

– И еще в газете напишут про то, как «отцы города» здесь произвол учинили...

– И что, ешкина вошь, и фамилию мою укажут?

– Ну, если вы захотите...

– Татьяна Семеновна! – закричал хозяин. – Иди сюда! Ты слышала: меня в кино снимать будут!

– Да куда уж тебе, старый, в кино? – всплеснула руками хозяйка, появляясь на крыльце. – Поздно тебе карьеру артиста начинать в шестьдесят шесть-то!

– Так вот – товарищ говорит, что меня сейчас на камеру снимут, а потом по телевизору покажут... Ведь так?

– Так, так. А самое главное, Арсений Матвеевич, вы должны сказать, что вашего соседа Егорыча... или как его там?.. что его задержали ни за что. О том, что происходит в вашем хуторе, вы, конечно, знаете, но понятия не имеете, кто это мог сделать... Я имею в виду пропажу стройматериалов, утопление бульдозера, поджог сторожки и все остальное, – поучал Богоборцев хозяина.

– Так знамо дело, понятия не имеем! А мы, трухлявые, как нам сказали, пеньки, разве ж мы, ешкина вошь, на такое способны?! А Егорыч, так тому вообще восьмой десяток пошел, он у нас самый старый на хуторе... Разве ж он мог такое сделать? Да он еле ходит, и ноги у него больные, и сердце прихватывает...

– Вот! Надо, чтобы об этом сказали все жители хутора. – Валерий посмотрел на хозяина.

– Надо – скажем. – Арсений Матвеевич повернулся к супруге: – Татьяна Семеновна! Давай, веди сюда Дарёнку...

– Куда же ей на люди? Она ж вся зареванная!

– Вот это и хорошо! – обрадовался Богоборцев. – И не вздумайте ей слезы утирать. Кто еще может сказать на камеру в защиту вашего Егорыча?

– Я скажу. И еще Макариху сейчас приведу, она у нас тоже на язык – палец в рот не клади, – подхватилась Татьяна Семеновна и выбежала в калитку.

Через десять минут все жители хутора, собравшиеся возле дома Угорцевых, наперебой рассказывали перед камерой, как их выгоняли из домов, обещая снести их бульдозерами, как их всех замучили допросами, как всего насквозь больного Егорыча забирала полиция, буквально волоча под руки к машине, как от шума строительных машин хуторянам нет житья ни днем, ни ночью...

Владимир с Валерием стояли в стороне, стараясь не попасть в камеру, и только подсказывали «киношникам», кого о чем спросить. Когда к толпе подбежал обрадованный столь пышным собранием Мишка, Артур попросил помощника отогнать сумасшедшего от камеры, но Валерий движением руки остановил друга.

– Наоборот! – зашептал он. – Снимите дурачка, пусть народ видит, кого обижают чинуши. И девушка пусть не забудет сказать, что она – сирота... Давай, давай, надо выбить из народа слезу... Сирые, убогие – это как раз то, что нужно!

Арсений Матвеевич схватил за руку Мишку и подтолкнул его к камере:

– Миша, ну-ка, расскажи нам, куда кирпич со стройки делся?

Обрадованный еще больше вниманием к нему, дурачок заулыбался перед камерой:

– Кирпич туда улетел, – показал он на небо, – кирпич летает...

– А кто поднял кирпич в небо? – спросил Мишку Артур.

– Конь в пальто! – еще шире заулыбался дурачок. – Матвей сказал: «Конь в пальто!..» Он сказал: «Кирпич летает...»

– А Матвей – это кто? – снова спросил Артур.

– Конь в пальто! Он сказал: «Кирпич летает...»

– А что, кирпич правда улетел на небо?

Мишка интенсивно закивал головой:

– Кирпич летает... Кирпич летает... Матвей поднял... Туда поднял... Он сказал: «Конь в пальто!..» Он сказал: «Кирпич летает...»

– Имейте в виду, это – очевидец событий, – пояснил Арсений Матвеевич, – он все видел... Я сам потом видел, как он со стройки уходил. Так что он все видел своими глазами... Свидетель, так сказать...

Когда съемки наконец завершились, телевизионщики свернули оборудование и сели в свой микроавтобус. Владимир подошел к водителю:

– В город советую ехать тем же маршрутом, каким сюда ехали: у Дубровино или Еремеевки может стоять пост ГАИ.

– Береженого бог бережет? – усмехнулся Артур. – Спасибо, учтем!

Он махнул Богоборцеву рукой, и микроавтобус тронулся.

– Ну, вот кино и сняли... А мы с тобой чем займемся? – спросил Владимир Валерия.

– А вот теперь мы с тобой можем и на обед к Арсению Матвеевичу; тем более есть тема...

* * *

За столом сидели впятером. Татьяна Семеновна хлопотала с тарелками и ложками, резала домашний хлеб, мужчины разговаривали в ожидании обеда, а заплаканная Даша тихо сидела себе в сторонке и время от времени шмыгала носом. От слез он у нее распух и покраснел, и теперь она смущалась перед таким количеством людей.

– Вот вам молочко парное, свежее, с утренней дойки, – приговаривала хозяйка, ставя на стол кринку, – а сейчас и щец налью, мясо тоже свежее, у Егорыча взяли...

В это время Дружок залаял, как ненормальный, и Арсений Матвеевич поднялся из-за стола:

– Кого еще там нелегкая принесла, ешкина вошь?..

Он вышел из горницы, а через минуту вернулся вместе с Кириллом.

– Ну, мать, еще гостя тебе веду. Дарёна, подай-ка вон там из буфета еще тарелку...

Кирилл поздоровался со всеми, его познакомили с Богоборцевым, и он сел за стол рядом с Дашей.

– А чего это у нас глазки красные? – спросил он, увидев лицо девушки.

– Ой, Кирюха, – вздохнул хозяин, – сейчас мы тебе все расскажем. У нас тут такое было!..

Всем пришлось еще раз выслушать повествование Угорцева-старшего о том, как забирали старика Егорыча. Правда, на этот раз всем было немного веселее, так как рассказ заедали вкуснейшими щами, дружно работая ложками.

– А это ничего, что забрали, – бодро воскликнул Кирилл, – мы вот сейчас пообедаем, поедем в город и возьмем полицейское управление штурмом. Освободим Егорыча и вернем его Даше...

– Не смешно, – покачала головой девушка, обводя всех взглядом. – Вы поймите: дедуле нельзя там сидеть, у него сердце больное. Он, конечно, не жалуется, но я знаю: оно у него иногда прихватывает. Как только он дочь и зятя – родителей моих – семь лет назад похоронил, так и прихватывает... А потом ведь и жена у него умерла, моя бабушка...