— Подождут. Лучше скажи, как догадался.

— Сложил два и два, — снова хмурая тень скользит по усталому лицу, и отблеск вспышек за окнами лишний раз освещает бледность. — У ее деда фамилия Васильев. Я как узнал, сразу задумался. Значит, у матери девичья такая же. Сведения о ней открыты, ее зовут… звали Наталья. Наташа Васильева — старшая сестра моей жены Юли. Я хорошо знал ее. Они поссорились, потому что она не хотела отпускать Юлю со мной на базу. Так и не помирились. А когда мы уходили, у Наташи уже был сын и трехлетняя дочка. И звали ее так же, как Тишу. Я ее, мелкую, на плечах катал, — как обычно, улыбки не выходит, но в голосе Ветра явственно слышится тепло.

Капитан не отвечает, молчит, подперев кулаком подбородок и глядя в сторону. От наставника не укрывается плохо спрятанная печаль в глазах за яркими зелеными линзами, однако он не смеет ничего спросить. Всем известно, что у Капитана за плечами своя история, только подробностей никто не знает. Да и надо ли оно? Все несчастные, сломанные судьбы чем-то похожи.

— Понял. Иди, — наконец глухо произносит начальник, по-прежнему не глядя в сторону Ветра. — Береги ее. И вообще… всех своих.

— Спасибо.

* * *

Мне кажется, что проходит целая вечность между тем, как я собираю вещи и иду на перемирие с Сойкой, и тем, как наш наставник наконец-то спускается в фойе. Мы остались последними, все уже погрузились в аэромобили по отрядам и улетели. Мелисса забрала раненого Прометея к себе в машину, а над временно осиротевшим отрядом назначила старшим парня с последнего курса. На базе остались только мы и начальник, который, как настоящий капитан, покидает свой корабль последним.

Ветер открывает шлюз личной ключ-картой, пропускает нас вперед.

— Двигаемся быстро и очень осторожно. Никто не знает, как поведет себя Грань в следующую секунду.

На взлетной полосе стоят два последних аэромобиля: наш и начальника. Однако тот срывается с места раньше, чем я успеваю разглядеть его цвет, и сразу же база будто бы умирает, отключается полностью. Один за другим темнеют этажи, блокируются шлюзы, опускаются шторки иллюминаторов, выключаются сирены и светодиоды. Лес погружается в тишину и темноту, только отдаленный гул нарушает жутковатое безмолвие, и золотистые искры то вспыхивают, то гаснут в полусотне метров. Уже можно разглядеть невооруженным глазом, как Грань, протянутая в ста с небольшим метрах от базы, рушится, тает на глазах, как тонкая ледяная стена, обожженная близким костром. Золото шипит, искрится и стекает в снег, прожигая черные проталины и пробираясь ближе к нам. Кое-где горят сухие деревья, в лесу пахнет сыростью и горьким, удушливым дымом.

— Быстрее! Сюда! — мальчишки уже забрались в аэромобиль и отчаянно машут руками, а я с трудом отрываюсь от страшного и прекрасного в своем ужасе зрелища. Последняя защита рушится, последняя надежда на светлое будущее гибнет в огне.

Кидаю рюкзак в багажное отделение, отчего легкий на вид аэромобиль подскакивает и проседает, втискиваюсь на задний ряд и пытаюсь усидеть на жалких квадратных сантиметрах, зажатая между Севером и герметичной дверью. Ветер тем временем активирует панель управления, запускает дворник, сгоняя изморозь с лобового стекла, и оборачивается:

— Пристегнулись?

— Без шансов, шеф, — ехидничает Север, которому тоже слегка некомфортно между мной и Часовщиком, самым крупным среди нас. Стандартные аэромобили рассчитаны на троих: одно место спереди, для пилота, и два — сзади, как мы поместились вшестером — понять не удалось. Впрочем, удалось: оказывается, Сойка примостилась в ногах у Часовщика, а Варяг…

— А где Варяг?

Испуганно верчу головой, пытаясь найти в салоне знакомый резко очерченный профиль, но его нет.

— Ребята! Где Варяг?!

— А он в багажном, — хихикает Север, толкая меня в бок острым локтем. Видно, настроение у него с вечера улучшилось. — Сиди спокойно, ты мне ноги отдавила!

Время ползет ближе к полуночи, и я только теперь чувствую, насколько сильно устала. Голова болит после шумного и непростого вечера, ноги дают о себе знать, а от плавного полета укачивает. Прислонившись щекой к тонированному стеклу, я изредка проваливаюсь в сон и как будто через плотную пелену слышу шепот ребят, шум двигателя, свист и вой метели за окнами. Приоткрыв глаза, смотрю сквозь ресницы в профиль на наставника, который сжимает рычаг и сосредоточенно вглядывается в темноту, прорезанную двумя лучами ближнего света фар. Ветер совсем не красивый, но лицо у него приятное, как будто доброе, что ли. И взгляд — спокойный и теплый, что бы ни случилось. Только сейчас еще и тревожный.

Раньше мне страстно хотелось найти хоть какую-нибудь информацию об отце, узнать, кто он, кем стал, вспомнит ли он меня. Всего лишь какой-нибудь месяц назад я мечтала, чтобы мой папа был похож на моего наставника, но сейчас я понимаю: мне его не найти. Даже если спустя много лет я получу четвертую ступень и смогу раскрыть все свои архивы, в таком огромном мире искать человека по одним только имени и фамилии — все равно что иголку в стоге сена. Да и так ли это нужно? Восемнадцать лет отец не интересовался моей жизнью, дома я не видела ни фотографий, ни гифок с ним, мама на каждый мой детский и наивный вопрос прятала глаза и всякий раз говорила, что он уехал далеко-далеко. Я теперь понимаю, что он ее просто бросил, оказался не готовым к такой ответственности, как семья, и появление взрослой дочери спустя столько лет вряд ли его обрадует.

Да и мне самой, по правде говоря, меньше всего сейчас хочется ворошить прошлое и тонуть в воспоминаниях, среди которых, к слову, нет ни одного воспоминания об отце.

Аэромобиль ловко лавирует в редколесье, изредка задевая хвостовым отделом тяжелые заснеженные ветви, и снег с шорохом целыми сугробами падает вниз, взметаясь серебристо-белой пылью, похожей на растаявшее облако. Неожиданно снизу раздается громкий щелчок, весь корпус машины вздрагивает, мотор недовольно ворчит. Мы с ребятами валимся друг на друга, а Ветер крепче сжимает оба рычага.

— Держитесь!

— Что случилось?

— Не знаю!

Часовщик приобнимает испуганную Сойку, Север в темноте крепко сжимает мое плечо и пытается выглянуть в затемненное окно, но кроме снежной пыли, низких тяжелых туч, заснеженного леса и золотого пламени от Грани далеко внизу ничего нельзя увидеть. Там, между деревьями, в темноте чудится какое-то движение, но с высоты сложно разобрать. Тем временем аэромобиль снова вздрагивает, рычит, как раненый зверь. Наставник одной рукой резко выкручивает рычаг, и машина уходит в крутое пике, едва не врезавшись в ближайшую сосну.

— Что происходит?

— Держитесь! — повторяет Ветер, напряженно всматриваясь в темноту. Из-под кабины тянется струйка дыма, которая быстро увеличивается в объеме, и вот уже в тесном салоне можно почувствовать горьковатый запах.

— Мы перелетели Грань, — Ветер ненадолго оборачивается, не выпуская рычагов. — Похоже, стреляют с земли. Пригнитесь, если полетят стекла.