– Какие прекрасные слова! Но ведь всем известно, что генеральный прокурор – великий оратор.

Бенджамин засмеялся, и Эштон поняла, что ей нравится этот человек – отчасти потому, что он не нравился Джеймсу. В последнее время политика президента Дэвиса вызывала все больше недовольства. И прежде всего его ругали за якобы покровительственное отношение к иностранцам и евреям, которых он охотно брал в свою администрацию. Генеральный прокурор, возглавлявший несуществующую пока судебную систему, был и тем и другим.

Родился Бенджамин на острове Санта-Крус в Датской Вест-Индии, но позже семья переехала в Америку, поэтому вырос он уже в Чарльстоне. По неизвестным причинам – якобы скандальным – его выгнали из Йеля, где учился и Купер, брат Эштон. Позже, все-таки став юристом, Бенджамин с легкостью покинул сенат Соединенных Штатов, где представлял Луизиану, чтобы перейти к конфедератам. Недоброжелатели называли его продажным политиканом, дешевкой, оппортунистом и еще многими нелестными титулами.

Бенджамин проводил Эштон к фуршетному столу и набрал для нее тарелку разных маленьких лакомств. Она заметила, как Джеймс, подбираясь все ближе к президенту, бросил на нее бешеный взгляд. Восхитительно!

– Угощение сегодня обильное, – заметил Бенджамин. – Но не первого сорта. Вы с супругом непременно должны прийти ко мне в гости, чтобы попробовать мои любимые канапе: белый хлеб из превосходной ричмондской муки, намазанный анчоусной пастой. Я люблю подавать их с андалузским шерри. Заказываю его бочонками.

– И как вам удается доставлять испанский шерри во время блокады?

– О, есть масса способов, – улыбнулся он с невинным видом. – Так как – придете?

– Разумеется! – солгала Эштон, зная, что Джеймс никогда не согласится.

Бенджамин спросил, где они живут. Она неохотно назвала адрес. Прокурор наверняка знал, что это район дешевых пансионов, но, казалось, дружелюбие его ничуть не уменьшилось. Он пообещал в скором времени прислать карточку с приглашением, после чего откланялся, чтобы поприветствовать чету Джонстон. Генерал с женой стояли в сторонке совершенно одни, явно задетые невниманием публики, которая вилась вокруг Борегара.

Эштон хотела было пойти следом за Бенджамином, но остановилась, увидев, что к Джонстонам направляется и миссис Дэвис. Все-таки у нее не хватило храбрости присоединиться к столь внушительной компании – пока не хватило.

Она принялась рассматривать первую леди. Варина Дэвис, вторая жена президента, была красивой женщиной лет тридцати пяти; как раз сейчас она носила под сердцем еще одного ребенка, который уже вскоре должен был появиться на свет. Ее считали бесхитростной и прямодушной; говорили, что она всегда откровенно высказывает свое мнение по любым государственным вопросам. Для южанки такое поведение выглядело нетипичным. Эштон знала, что миссис Джонстон за глаза называла ее западной красоткой, и это вовсе не было комплиментом. И все-таки Эштон отдала бы что угодно за то, чтобы познакомиться с миссис Дэвис.

Неожиданно она с восторгом обнаружила, что у нее намного больше шансов познакомиться с самим Дэвисом. Джеймс каким-то чудом все-таки умудрился протолкаться к президенту и уже разговаривал с ним. Эштон начала пробираться сквозь плотное кольцо надушенных женских и украшенных эполетами мужских плеч.

Трое офицеров, когда она проходила мимо, как раз приветствовали четвертого – бравого удальца с роскошными усами и вьющимися напомаженными волосами, от которых исходил почти такой же сильный запах, как от духов самой Эштон.

– Из Калифорнии путь сюда неблизкий, полковник Пикетт! – воскликнул один из офицеров. – Мы рады, что вам удалось добраться без приключений. Добро пожаловать в Ричмонд, на сторону справедливости.

Офицер, к которому были обращены эти слова, вдруг тоже заметил Эштон и приветствовал ее галантной и слегка игривой улыбкой. Потом он нахмурился, словно пытаясь вспомнить, откуда ему знакомо ее лицо. На одном курсе с Орри учился юноша с фамилией Пикетт. Неужели это он? Неужели он заметил сходство? Эштон прибавила шагу, совсем не желая говорить о брате, который выгнал ее из родительского дома.

Джеймс, увидев, что она приближается, повернулся спиной. Мерзавец… Не хочет представлять ее президенту в отместку за ее разговор с этим маленьким евреем. Ну что ж, он еще за это заплатит.

Эштон поискала глазами знакомые лица и наконец нашла одно. Подходить к Мэри Честнат ей совсем не хотелось, но она заставила себя. В этот вечер, однако, миссис Честнат была настроена более дружелюбно и даже захотела немного посплетничать.

– Все удивлены, что без каких-либо объяснений на приеме нет генерала Ли с супругой, – сказала она. – Как вы думаете, не может ли это быть вызвано некоей семейной размолвкой? Я знаю, они образцовая пара… Говорят, они никогда не ругаются и даже не повышают друг на друга голос. Но ведь даже мужчина столь высоких моральных устоев время от времени совершает ошибки. Будь он здесь, мы наверняка увидели бы импровизированную встречу бывших вест-пойнтовцев. Бедняга Боб… Янки в своих газетенках просто заклевали его за то, что он ушел в отставку и присоединился к нам.

– Да, я знаю…

О миссис Честнат поговаривали, что она все записывает в свой дневник, поэтому с ней следует говорить весьма осторожно.

– Можно подумать… – Мэри Честнат с усмешкой похлопала ее веером по запястью, – что благодаря этому его популярность в армии возрастет.

– А это не так?

– Едва ли. Рядовые и сержанты из хороших семей называют его Королем Лопат, потому что он вечно заставляет их рыть окопы и потеть, как каких-нибудь рабов на плантации.

Слушая ее с притворным интересом, Эштон заметила, что какой-то высокий стройный джентльмен в синем бархатном костюме внимательно рассматривает ее, стоя у стола с напитками. Он даже позволил себе довольно дерзкий, хоть и короткий взгляд на ее декольте. Дождавшись, когда он снова посмотрит ей в глаза, Эштон отвернулась. А потом, оставив миссис Честнат, подошла поближе к мужу, который по-прежнему беседовал с президентом.

Джефферсону Дэвису был пятьдесят один год, но выглядел он гораздо моложе. Его моложавости во многом способствовали военная выправка и подтянутая фигура, а также пышная шевелюра. Одевался он почти всегда в черное.

– Но, мистер Хантун, – говорил он, – я все же настаиваю, что центральное правительство должно принимать некоторые серьезные меры в военное время. Например, объявить призыв на военную службу.

Все трое – Хантун, президент, с его тихим вкрадчивым голосом, и государственный секретарь Томбс – вели вполне доброжелательную философскую дискуссию. О Томбсе говорили как о настоящем оппозиционере, который восстановил против себя уже всю администрацию президента. Больше всего он критиковал Вест-Пойнт, потому что Дэвис, сам окончивший Академию в двадцать восьмом году, слишком уж доверял некоторым из ее выпускников.

– Вы хотите сказать, что собираетесь принять такой закон? – с сомнением спросил Хантун; он имел свои твердые убеждения и не преминул воспользоваться случаем, чтобы заявить о них.