– Тут вот что произошло: мы стали писать музыку не по тем причинам, что надо. Мы устали, – вспоминает Оззи. – Наркотики и алкоголь сделали свое дело, и я хочу сказать, что все, что я позже говорил о Тони, в какой-то степени несправедливо – мы все были не в себе и ждали, что он вытащит нас из этой жопы. Он целыми днями пропадал в студии, хотя ему было не лучше нашего. Но, так или иначе, мы полностью возложили ответственность за альбом на него, а если альбом выходил плохим и не нравился нам, мы втайне винили во всем его.

Гизер соглашается с ним.

– Это было ужасно. Я ненавидел этот альбом. Я его ненавижу. До сих пор не выношу это гребаное говно, потому что оно насквозь фальшивое и ложное.

Единственным светлым пятном оказался заглавный трек, лихорадочное рубилово, которое в самом деле неплохо бы смотрелось в альбоме Sex Pistols. Там даже гитарного соло не было – только замечательный верткий рифф, который пришел, сделал свое дело и ушел обратно, изрядно впечатлив зрителя. Когда группу убедили выпустить Never Say Die на сингле, песня стала их первым британским хитом со времен Paranoid восьмилетней давности. В мае они даже снова побывали на студии Top Of The Pops, чтобы исполнить песню под фонограмму. К тому времени они были в середине 29-концертного британского тура, включавшего пять выступлений в Лондоне и четыре в Бирмингеме. Альбом добрался в чартах до двенадцатого места – судя по всему, фанаты на родине по-прежнему их любили, как бы четверка ни старались запятнать легенду.

Тем не менее, по словам Гизера, «атмосфера была ужасная. Оззи на самом деле оставался в группе только потому, что ему больше деваться было некуда. Никому из нас не нравились песни, которые мы играли, но ничего лучше не получалось. Мы все равно записались, выпустили альбом ради альбома, а потом поехали на гастроли. Гастроли были отличными, но мы играли на них с Van Halen, и Оззи это вообще добило. Он думал, что Van Halen в десять раз лучше, чем мы».

За кулисами они пытались веселиться. Пол Кларк вспоминает одну шутку – попытка убедить Гизера, что его водитель и личный техник, получивший из-за огромного носа прозвище Конкорд, – «просто вонючий фермер. Он был отличным парнем, но мы постоянно над ним прикалывались, говорили Гизеру: «Б*я, он воняет! Он что, обосрался?» А Гизер такой: я ничего не чувствую, отвалите от меня». Однажды Пол и Тони, решив повторить свой розыгрыш с Биллом, сунули большой кусок горгонзолы в радиатор машины Гизера. Гизер, который тогда жил в престижном городке Клоус-Топ в Мидлендсе, каждый день просил Конкорда отвезти его домой.

– На следующий день, – продолжал Пол, – Гизер приезжает, закрывая платком нос. И у него на зеркале заднего вида висит целая куча этих ароматических висюлек. Буквально несколько десятков. Он говорит: «Увольте его! Найдите мне другого водителя! Я в машине даже дышать не могу!» Мы с Тони чуть не померли, пытаясь не расхохотаться.

Впрочем, как всегда, Билл настрадался от «юмора» Тони больше всего. Перед майским концертом в «Гомон-театре» в Ипсвиче Билл облачился в свои новые «панковские шмотки» – камуфляжные брюки и куртку, купленные в армейском магазине поблизости. Он спросил Тони, что тот думает о его новом концертном костюме, и Тони ответил: «Говно полное». Билл взмолился: «Да ладно тебе, Тони». Тони покачал головой: «Просто ужасно». А потом схватил ведро с водой и окатил Билла. «Как мне теперь на сцену идти?» – закричал Билл, но Тони уже рядом не было – он шел по коридору, шатаясь от хохота…

Впрочем, куда менее забавный случай произошел в Глазго, когда Тони узнал, что на концерт пришел «старый друг» из Melody Maker, Аллан Джонс. Тони так и не простил влиятельного журналиста за ту давнюю резкую статью. Он решил, что пора отомстить. Пол пригласил Джонса за кулисы, «чтобы поздороваться»; Тони в этот момент как раз снимал дорогие часы. Джонс протянул ему руку, а Тони ответил, как он позже выразился, «неплохо просчитанным хуком слева» в челюсть. Естественно, происшествие наделало шуму в Melody Maker и других газетах, и группа еще сильнее испортила себе репутацию среди воинствующей панк-аудитории, но Тони было наплевать. Это же не музыкальный, а личный вопрос.

Вспоминая их предыдущую встречу, Тони объяснил, что встретил Джонса на вокзале, а потом отвез его домой в Лестершир и угостил его ужином.

– Все было нормально, – сказал Тони. Только вот потом Джонс совершил смертельный, по мнению гитариста, грех: стал критиковать и высмеивать его образ жизни.

– Он думал, что я живу в пещере. Стал ругать меня за то, что я коллекционирую антиквариат и картины.

Джонс смеялся над его растущей коллекцией картин, «для которой у большинства людей даже места бы дома не нашлось». Последней каплей, по словам Айомми, стало то, что Джонс стал подтрунивать над его большими немецкими овчарками, которые якобы «напали на него». Вскоре, занюхивая очередную чудовищную дорожку кокаина, Тони решил, что Джонс поплатится за все. И в Глазго в мае 1978 года так и случилось. А потом Тони решил, что поплатиться должны все. И к концу того года они поплатились. Началось все с Оззи, а продолжилось – остальными музыкантами группы и всеми, кто попадался под горячую руку…

К концу года от Black Sabbath осталась лишь выжженная оболочка. Они почти весь год гастролировали с Van Halen, новой группой с лейбла Warner Bros, которые угрожали стабильности Sabbath куда сильнее, чем все лучшие панк-группы, вместе взятые. Семидесятые двигались к своей бесславной кончине, и быстрые как молния Van Halen были лучшим доказательством смены поколений. Фронтмен Дэвид Ли Рот был еще одним клоуном с ограниченными вокальными данными и убедительным образом человека с улицы, но он был на семь лет моложе Оззи и в десять раз атлетичнее: Рот занимался единоборствами и альпинизмом, так что временами казалось, что он просто летает по сцене. Их гитарист, Эдди Ван Хален, впечатлял еще больше. Его манера игры совершенно отличалась от классического блюзового стиля Айомми – Эдди вывел рок-гитару на совершенно новый уровень, популяризировав технику, которая стала доминирующей в роке восьмидесятых: шрединг. Настоящий виртуоз, Эдди имел в своем арсенале множество свежих трюков, в том числе тэппинг (хотя сам он его так и не называл), все эти трюки оказали огромное влияние на целые поколения будущих гитаристов, от восьмидесятых до сегодняшнего дня.

Дебютный одноименный альбом Van Halen тут же назвали классикой, и он уже был на пути к платиновому статусу, когда в музыкальные магазины Америки довезли недоделанный, недолюбленный альбом Never Say Die. После того как пластинка Sabbath едва-едва добралась до Топ-100, не только критики начали сравнивать Black Sabbath с их новой крутой разогревающей группой (естественно, в пользу последних). Фанаты тоже видели сильнейший контраст между старым поколением, утратившим былую силу, и мощным, блестящим новым.

Четверка, что естественно, стала ворчать по поводу «выскочек» на разогреве. Пол Кларк пытался их утешить, сказав, что «за Van Halen просто заплатили, чтобы они стали знаменитыми». Но за кулисами Тони Айомми отлично знал правду. Очарованный потрясающей новой техникой Эдди Ван Халена, он подружился с молодым гитаристом и стал часто водить его к себе в номер, где они всю ночь нюхали кокаин, запасы которого у Тони казались бесконечными. Словно, подружившись с ним, Тони покажется всем его наставником, и это поможет улучшить репутацию Sabbath. Словно они – просто две стороны одной медали. На самом деле всем давно уже было все понятно. Sabbath не просто полностью зависели от разогревающей группы в вопросе продажи билетов – их еще и затмевали на сцене. Раньше они бы просто отказались играть с Van Halen, но сейчас не могли себе этого позволить. Если, конечно, им не хотелось отменить турне и снова играть по театрам и клубам.