Розалинда, занятая милосердным делом, и, видимо, глубоко понимавшая мой пристальный научный интерес, не взбрыкивала необъезженной кобылицей, а, наоборот, несколько выгнулась, припадая грудью к столу, тем самым пододвигая и как бы ещё шире разворачивая передо мной своё, так сказать, поле для моей контактной деятельности. Я не замедлил воспользоваться благорасположением понятливой мисс и незамедлительно полез своей умной рукой под подол платья. Прекратив несерьёзное поверхностное ёрзание в доступных и для взгляда местах, я, говоря строгим медицинским языком, приступил к непосредственному пульпированию голого тела.

Моя опытная в диагностике ладонь медленно поднималась по внутренней стороне бедра Розалинды, пальцами чувствуя нежную шелковистость здоровой кожи, вызывающей нетерпеливый зуд исследователя во всём моём теле, и особенно ниже поясничной его части. Мисс, уловив моё пламенное стремление к познанию малодоступных частей телесной субстанции, пошире расставила свои нижние конечности, позволяя моей руке беспрепятственно достигнуть кружевного начала, утепляющих и защищающих от пыли и грязи органы размножения, панталон. Продвинувшись ещё выше по ткани, я пальцем упёрся в горячую ложбинку наипервейшего женского полового признака. Затем, обхватив весь этот губастый признак всей пятернёй, начал применять к нему основы мягкого массажа с целью скорейшего выделения оным влажных продуктов внутренней секреции, что свидетельствовало бы о здоровой реакции организма на внешние раздражители. Так как чистоте проведения эксперимента мешала защитная ткань панталон, то я, встав со скамьи и задрав подол платья подопытной до талии, уже сверху и по голому телу заскользил тёплой рукой к обжитому ранее месту, продолжая прерванный акт познания, но уже более качественно и без излишней спешки, дабы не нарушать растительный покров и в целом физиологию диагностируемого органа.

Скоро ладонь увлажнилась, а выступившие между набухшими и слегка разошедшимися наружными кожистыми наслоениями вышеозначенного органа малые и, в чём я искренне убеждён, рудиментарные губообразующие складки, попадая между пальцами, своей беззащитной распущенностью и сырой негой всколыхнули во мне первобытные желания спаривания, чего, собственно, и следовало ожидать, согласно слепым законам природы, но никак не осознанным стремлением к родопродолжению. Моих медицинских познаний вполне хватало, чтобы грамотно и с должным усердием совершить требующееся полосливающее действие, как для практической научной пользы, так и для закрепления полученных ранее навыков. Я всегда старался добросовестно и на допустимую глубину исследовать подвернувшийся под руку объект, чем и заслужил определённое уважение в кругу сподвижников и естествоиспытателей. Поэтому, непринуждённым движением руки я спустил надоевшие панталоны мисс до её же колен, оголив таким образом, радующую глаз белизной и опрятностью отлично развитую седалищную мышечную массу и, освободив от одежд собственный инструментарий, пребывающий в сносном рабочем состоянии, ввёл его в скользкие и тугие, разомлевшие в ожидания, недра телес Розалинды. А затем, с яростным пылом истинного природоведа приступил к выполнению естественных функциональных обязанностей по отношению к препарируемому объекту половой связи. Начав работу в поспешном темпе, я несколько раз терял контроль над амплитудой колебания своего тела, что приводило к выпадению моего щупа из предмета зондирования и невольному травмированию его с разбега о край стола, а это, естественно, не способствовало развитию процесса ознакомления с внутренним миром покорной мисс и даже наоборот, отвлекало от дела своим, до слёз болевым, эффектом.

В очередной раз, вплотную соприкоснувшись с грубым деревом столешницы, я в немом укоре к злостным проискам Провидения обратил свой взор в пространство и только тут заметил и осознал, что, как-никак, но нахожусь в помещении, даже отдалённо не напоминающее мою лондонскую лабораторию, да к тому же с ассистентом, весьма далёким от медицинской практики.

У меня от обиды за не содеянное к горлу подступил ком специфического синдрома, Розалинда обессилено пласталась на столе, видимо, сгорая от стыда за меня. Хломс невозмутимо следил за пляской языков пламени в камине, а где-то на болотах, разрывая рассветную дрёму природы, ударил выстрел. Пора было что-то делать в пределах разумного. Быть может, ловить преступников, раз ситуация так счастливо и без объяснений разрешилась сама собой.

* * *

Изо всех сил мы поспешили на звуки стрельбы, продираясь сквозь хвощи и клочья утреннего тумана. Мисс Розалинда, двигаясь впереди, указывала нам путь, я, как обычно, замыкал наш отряд, контролируя тылы. Наша группа продвигалась по старой и заброшенной тропе, обнаруженной Дралсексами во время их экспедиций по болотам. И по словам сестры, Миккаэль как раз и ушёл ночью по этой дороге.

Не прошло и получаса, как мы выдвинулись на край бывших торфоразработок. Из-за тяжёлых испарений Брехбредской трясины видимость ухудшилась, и следы былой деятельности каторжников, в виде ям и холмов, едва различались впереди. Я немного приотстал, взбадривая себя остатками джина, на бегу прихваченного из сторожки, а когда догнал спутников, то застал их молча стоящими на краю какой-то впадины и прислушивающимися к утренним вздохам болот и трясин.

Преступная бездеятельность мистера и мисс потрясла меня, а на предложение устройства окопов и траншей, великий сыщик произнёс:

– Уймитесь, Ваксон! Ваша никчемная суетливость лишь мешает делу.

Не успел я обидеться на необдуманные слова Шуррика и впасть в печаль по поводу отсутствия на привале освежающих напитков, как где-то впереди вновь послышалась ружейная трескотня.

Хломс и Розалинда суматошно бросились вперёд, не разбирая дороги, я же проворно и по-военному грамотно залёг в ближайшей яме и приготовился к отражению неприятеля. Правда, особо отражать было нечем, так как револьвер в спешке я забыл в сторожке за шкафом. И всё из-за неумелого планирования операции великим сыщиком. Теперь меня мог взять в плен последний вражеский лазутчик, а может и завербовать на всю оставшуюся жизнь. От таких мыслей я впал в кому и приготовился к наихудшему, выбрав место посуше…

Сколько прошло времени, пока я лежал с оцепеневшими членами в укрытии, я точно не помню, но зато когда, презрев опасность, выполз из ямы навстречу судьбе, она уже неумолимо надвигалась на меня огромными прыжками в образе двух волкодавов с пенным оскалом на чудовищных мордах. Мгновенно придавленный близостью страшного и недостойного джентльмена конца, я даже не смог полностью встать на ноги, чтобы встретить смерть лицом к лицу. Пройти с обозами через сотни сражений и быть растерзанным дикими животными почти на своей земле – это ли не издёвка судьбы!

А твари меж тем, сделав последний бросок, уже впивались своими когтистыми лапами в мои бока. И я рухнул среди папоротников и мха, вновь угасая сознанием, как муха в паутине…

Когда я опамятовался, меня ели псы. Один из бешеных зверей рвал моё тело ниже пояса, другой добрался уже до головы, слизывая с утробным рыком, видимо, кровь с лица. Находясь в глубоком шоке, боли я уже не чувствовал, а когда приоткрыл не съеденные ещё глаза, то увидел перед собой развёрстую, кровавую пасть с огромными клыками и не умещающимся языком в ней, снова впал в прострацию, краем сознания улавливая неясный говор ангелов и тяжёлую поступь апостолов, идущих за моей душой…