Преследователя Турецкий, конечно, увидел, но не в центре, где беспорядочное мельтешение автомобилей сбивает с толку и не дает возможности сосредоточиться ни на одной следующей за тобой машине. Но едва выбрался на Ярославку, как обнаружил его: он шел на приличном расстоянии, между ними было три-четыре машины. Когда Саша снижал скорость, тот делал то же самое, Турецкий прижимал акселератор к полу, и преследователь тут же взвивал все паруса. Уйти от него, судя по всему, опытного водителя, на Сашиной развалюхе было, конечно, невозможно: на первом же светофоре тот легко достал бы. И тогда Турецкий спросил себя: а зачем нужно от него уходить? Тем более что номер его вишневой «девятки» он уже «срисовал». Заметная машина, не самый лучший вариант для преследователя… Но кто он и что ему нужно? Что за лицо скрывается за притемненными стеклами вишневой «Лады».

Левой рукой Саша вытащил из кармана сигарету, прикурил, поглядывая в зеркальце заднего обзора, приспустил боковое стекло, чтобы дым вытекал из машины, и перестроился в правую сторону. Теперь он ехал спокойно, тщательно соблюдая все правила движения. На Енисейской улице преследователь неожиданно потерялся. А может, и не было никакого преследователя-то? Может, это просто от усталости?

Но припарковался Турецкий все-таки из осторожности за квартал от дома и быстрым шагом направился через несколько дворов к своему подъезду. С некоторых пор перестали ему нравиться проходные дворы в вечернее время. Осень, темнеет рано, холодно, на улице и с собакой человека не выгонишь. Хотя, разве что собачек только и прогуливают зябко кутающиеся в свои демисезонные плащи пожилые собаковладельцы. И потом, очень бывает неприятно, когда ты идешь как бы в пустоте, а твоим шагам вторят другие, где-то у тебя за спиной, и не поймешь, просто человек идет по своим делам или догоняет тебя короткими перебежками.

Саша рванул на себя дверь подъезда и тут же извернулся в позе готовности к удару — чтобы резко схватить преследователя за руку, которая, возможно, уже приготовила против тебя пистолет или нож. Не прошло и минуты, как взвизгнула дверь подъезда, и Саша увидел его. Человек был явно испуган. Нет, он испугался не Турецкого, сообразив, что его маневры разгаданы. Он, видимо, испугался много раньше, уже давно, и на лице его застыла маска с эпическим названием «Страх». Причем, страх подлинный, а не наигранный.

Поняв это, Саша слегка растерялся и сам:

— Что… с вами?

— Товарищ Турецкий… — почти прошептал преследователь. — Они меня хотят убить…

— Кто — они?

— Я от них оторвался, — заторопился незнакомец. — Они и не знают, что я к вам… Я вас целый день выглядывал возле прокуратуры, мне сказали на вахте, что вы, кажется, приходили, но сегодня же суббота. В общем, я проторчал на Пушкинской… а они рыщут возле моего дома. И тут вы. А я за вами… Скажите, что мне теперь делать?

Первая мысль была — сумасшедший. И физиономия никак не тянет на нормального.

— Да кто вы такой? — Турецкий наконец нашелся с вопросом. — И почему именно ко мне? Я-то вам зачем сдался?

— Как это — кто? — искренне удивился он. — Они ж Егорыча моего пришили, а теперь, значит, охотятся за мной. Вот поэтому я к вам и кинулся. Мне жена сказала, ну, Нина Васильевна… Вы ж с ней разговаривали. Это еще повезло, что я сразу, как вернулся, тут же к ней поехал, денег ей дать, я их много привез… А они, значит, возле моего дома дежурили, зевнули, другими словами.

Какая-то неясная мыслишка вроде бы мелькнула в голове, но Турецкий не успел с ней разобраться, потому что его странный преследователь говорил почти без остановки испуганно-бубнящим голосом.

— Егорыч-то, понимаете, отпустил меня на недельку, давай, говорит, вали, отдыхай, ты мне пока не понадобишься. Я и махнул в Висбаден, это в Германии, в картишки там играю. Так они меня и там, и здесь обложили, словно волка…

Увидев наконец выражение недоумения на Сашином лице, мужик вдруг запнулся и стукнул себя по лбу.

— Ну да, я все рассказываю, а вы… Так ведь Кочерга я, товарищ Турецкий. Вспомнили теперь?

Вот так: живой и невредимый, но трясущийся от страха, перед ним в настоящий момент находился личный шофер и телохранитель банкира Сергея Егоровича Алмазова со странной фамилией Кочерга, которого почти неделю все почитали за покойного. Между прочим, телохранитель мог бы быть и покрупнее, помассивнее. А, он же боксер, вспомнил Турецкий. А боксеру габариты не совсем обязательны, хотя и желательны. Или это его действительно от страха так скорчило?..

— Так вот вы кто… — с некоторым опозданием протянул Саша. — Простите, я забыл ваше имя-отчество…

И не забыл вовсе, а никогда не интересовался. И фотографию его в деле — старую, пожелтевшую от времени — внимательно не рассматривал. А зачем, если было известно, что от него ничего, кроме куртки с часами, не осталось. И еще крестика православного, оплавленного.

— Виктор я, Виктор, товарищ Турецкий. Виктор Антонович вообще-то. Но лучше Виктор…

— Так, может быть, мы все-таки поднимемся в квартиру, и вы мне расскажете подробно… Не в подъезде же нам…

— Конечно, поднимемся, товарищ Турецкий, — заторопился Виктор, оглядываясь, теперь уже, видно, по новой привычке. — Я ж вас для этого целый день ловил…

Ну вот вам, пожалуйста! Оказывается, уже третий день Турецкий занимался черт-те чем. Нарушал закон и обманывал начальство в лице Меркулова. Взламывал — и вовсе не в фигуральном смысле — чужие замки. Базарил с судмедэкспертом по поводу идентификации трупов. Разрабатывал версии — одну другой завлекательней. И все это было никому не нужно, поскольку появление живого Виктора Антоновича Кочерги все перевернуло вверх ногами. Впрочем, если быть точным, то как раз поставило все с головы на ноги. «Окажется твой банкир каким-нибудь Мао Цзэдуном, вот тогда ты забудешь об отпуске и забегаешь ищейкой…» — так, или что-то в этом роде, говорил Грязнов. Нет, о потерянном отпуске Саша не забыл, но ему уже и не хотелось «отматываться» от свалившегося так некстати на голову дела. Значит, следовало копать его до самого конца, как он это делал всегда, и до тех пор, пока хватит сил и умения.

10

— Ну вот, сижу я, значит, в «мерседесе» (Кочерга произносил: в «мерседесе») и жду Егорыча. Как обычно сижу. Он никуда особо не собирался, сказал, что, как дела закончит в конторе, так домой и поедем. Он мужик нормальный, добрый даже. Взял и, никому ни слова не говоря, отпустил меня в отпуск, причем по секрету, чтоб, значит, на зарплате моей не отразилось: я ж лицо все-таки ответственное, он мне не из своего кармана платит, все чин-чинарем. Ну я и подумал тогда: а чего бы мне не смотаться за бугор? Виза у меня открытая, поскольку я всегда с Егорычем езжу. У него, конечно, свои дела, я знаю, крупные, но мне в них лезть не резон. Мое дело какое? Жить по своим понятиям, крутить баранку и охранять хозяина, а то ведь, вы же знаете, поди, получше моего, нынче мафия совсем уже в разнос пошла, того и гляди…

Кочерга вдруг запнулся и передернул плечами, как от озноба.