У известного австралийского певца Мика Томаса есть песня о человеке, который не ценит окружающих. Герой этой песни настолько занят собой, что даже не заметил, что его подруга сменила цвет волос, и вообще невнимателен к ней. Основная мысль песни вынесена в название: «Он забыл, что она прекрасна».

Хотя в этой песне говорится о мужчине, который не ценит свою женщину, она применима к любому человеку. Женщины тоже перестают ценить своих мужчин, не замечая их внутренней или внешней красоты; они также не всегда понимают, что мужчины могут выражать свою любовь не словами, а делами. Дети не ценят родителей. Иногда родители не ценят детей. Друзья, братья, сестры, коллеги, бабушки и дедушки, соседи – всех этих людей мы регулярно не ценим.

Легко зациклиться на качествах людей, которые нам не нравятся (и которые все равно являются лишь отражением нас самих). Но очень часто мы не говорим и о том, что нам нравится в других. Да, иногда нужна смелость, чтобы искренне высказать свои чувства, и при этом мы не знаем, как на них отреагируют другие люди. Их потребности тоже требуют уважения.

Впрочем, я обнаружила, что честность всегда вознаграждается, хотя и не всегда так, как мы ожидаем. Иногда наградой оказывается уважение к себе, а иногда жизнь без чувства вины после смерти близкого человека. Иногда это исчезновение из жизни нездоровых отношений, а иногда что-то совсем неожиданное. Главное, что, находя в себе смелость открыто говорить о своих чувствах, мы делаем только лучше себе и другим. Чем дольше мы откладываем откровенный разговор, тем дольше носим в себе то, что должно быть сказано и услышано.

Нэнси больше ни разу не говорила со мной осмысленно, но это было уже неважно. Та радость, которую подарил мне наш короткий диалог, была достаточной наградой за все усилия. Однажды днем внук Нэнси пел ей песню и заметил, что она вынырнула из забытья, хотя на этот раз она ничего не сказала. Она просто посмотрела ему в глаза и улыбнулась – не как улыбаются люди с болезнью Альцгеймера, а как обычная бабушка, которая гордится талантливым внуком. Мы никогда не знаем заранее, какие дары преподнесет нам жизнь, но я твердо уверена в одном: смелость и честность всегда вознаграждаются.

Иногда, в перерывах между регулярными пациентами, за которыми я ухаживала у них дома, я выходила поработать смену-другую в дом престарелых. Это случалось нечасто – к моей большой радости, потому что я терпеть не могла эти заведения. Не все пациенты в них были паллиативными: многие из них просто нуждались в квалифицированной помощи. Я не ухаживала за каким-то конкретным человеком, а помогала персоналу везде, где было нужно.

Если вы хотите и дальше закрывать глаза на состояние нашего общества, никогда не ходите в дома престарелых. Но если однажды вы почувствуете в себе силы узнать правду, загляните в одно из этих заведений. В них живет много одиноких людей – очень много. И любой из нас может к ним присоединиться.

Глядя на работников домов престарелых, я испытывала одновременно отчаяние и надежду. Некоторые из них были замечательными людьми, явно нашедшими свое призвание. Это счастье, что в мире есть такие жизнерадостные и добросердечные люди. Но в большинстве домов престарелых нехватка персонала, и этим людям нелегко заражать остальных своим оптимизмом.

Много было и таких сотрудников, которые либо устали от своей работы, либо никогда ее не любили. Умение сострадать людям – очень полезный навык, и как раз его катастрофически не хватало в той команде, в которую я попала в ночь своего знакомства с Дорис.

Обитатели дома престарелых медленно шаркали в сторону общей столовой, опираясь на свои трости и ходунки. Это были люди из достаточно обеспеченных семей, потому что дом был частный, «класса люкс». Интерьеры в нем действительно были красивыми, садик – ухоженным, везде было чисто, но вот кормили там просто ужасно. Вся еда привозилась уже готовой и разогревалась в микроволновке, лишаясь по пути всякого вкуса и запаха. Я ни разу не видела на кухне свежих и полезных продуктов. Обитатели дома престарелых заранее заказывали еду на всю следующую неделю, и во время обеда сотрудники молча, не здороваясь и не произнося ни единого доброго слова, расставляли перед ними тарелки.

Мне поручили разносить тарелки, и, видя мое приветливое лицо, старики касались моей руки, чтобы я задержалась и поговорила с ними. Это были обычные люди с совершенно ясным умом, и им хотелось общаться. Да, их тела состарились и сделались хрупкими, но всего год или два назад эти очаровательные люди были независимы и жили собственной жизнью у себя дома. Вернувшись на кухню за новым подносом тарелок, я увидела косые взгляды других сотрудников. Они были недовольны тем, что, разнося еду, я немного поболтала и посмеялась с пациентами. Я проигнорировала это недовольство.

Возвращая одной из сотрудниц тарелку с бараниной, я дружелюбно сказала:

– Берни заказывал курицу, а не баранину.

Усмехнувшись, она ответила:

– Будет есть то, что дают.

– Да ладно, – сказала я, – наверняка мы можем найти ему курицу.

– Пусть ест баранину, или вообще ничего не получит, – ответила она жестко. Я почти посочувствовала ее очевидной неудовлетворенности в жизни, но мне не понравилось, как она выполняет свои рабочие обязанности.

Я вернула баранину Берни, и тут ко мне подошла другая сотрудница, Ребекка:

– Не обращай на нее внимания, Бронни. Она всегда такая.

Обрадовавшись, что встретила понимающего человека, я улыбнулась:

– Она меня совершенно не волнует. Мне просто жаль стариков, которые день за днем вынуждены терпеть такое обращение.

Ребекка согласилась:

– Меня это тоже сначала расстраивало. А теперь я просто делаю все, что могу, чтобы им лучше жилось, и принимаю то, что нельзя изменить.

– Ну и хорошо, – ответила я.

Похлопав меня по плечу, она ушла. «Тут есть неравнодушные люди, нас немного, но мы есть».

Раздав еду, собрав посуду и прибравшись на кухне, часть персонала отправилась на улицу покурить. Некоторые сотрудники остались в столовой пообщаться с подопечными. Вокруг нас собралось с дюжину человек, мы беспечно болтали и смеялись. Я поражалась хорошему настроению и чувству юмора местных обитателей, удивляясь тому, как хорошо они приспособились к новым условиям жизни.

В этом доме престарелых у каждого старика была отдельная комната с ванной и туалетом. Вечерами я обходила их, помогая всем переодеваться в пижамы и ночные рубашки и понемногу узнавая что-то о каждом по убранству комнат: по фотографиям улыбающихся родных, картинам, любимым чашкам и вязаным коврикам. У некоторых на балконах стояли цветы в горшках.

Дорис уже переоделась в ночную рубашку, когда я жизнерадостно влетела в ее комнату и представилась. Она только молча улыбнулась и отвела взгляд. Я спросила, все ли у нее в порядке, и в ответ она залилась слезами. Присев рядом с ней на кровать, я молча обнимала ее, пока она всхлипывала, вцепившись в меня обеими руками.