Пожилой заморщился.

— А ты не жмурься, работа такая, не в конторе бумажки ворошить. Своя механика. А чего делать, не на другое же кладбище. Семью разбивать… Здесь вместе и лежат пускай, рядышком. И навещать всех разом, и недалеко, все ж центр… Такие дела. А ты говоришь.

У часовни было пусто. Да и кого в такую рань принесет — восьми нет. Кутя посидел чуток на гранитном оковалке, невесть как оказавшемся у часовни. Кому он только понадобился — без полировки и формы никакой… А ведь кто-то пер приспособить куда-нибудь. Кутя полез за куревом, наткнулся на яблоки и подумал, что неплохо бы сейчас пивка.

Покряхтывая, он поднялся с холодного камня и двинул к воротам.

У трафаретной пригревалась на солнышке неистребленная псиная братия. Завидев Кутю, псы оживились. У них с Кутей был особый контакт. Перед Пасхой когда кошкодавы из дезинфекции понаехали и проволочными петлями в момент всех повыловили, он вымолил у них троих, самых любимых: Мишку, Блоху и Драного.

Бутылку отдал (у Молчка выклянчил) и пятерку, что за яму получил. Все денное наработанное.

С того раза месяц не прошел, а уж песья опять набежало. Откуда только. Опять посетители жалобы пишут. Опять кошкодавы пригудят. Паразиты!..

Кутя зашел в трафаретную, порыскал глазами, сгреб в газету кильки и черствый хлеб. Кинул собакам. Те завозились. Драный, конечно, под себя все сгрести норовит. Ясное дело, посильнее других и попровористей. А сбоку-то так и не зарос.

Это Воробей с Драным зимой пошутил. Сам потом рассказывал.

Глядит утром — трясется пес у дверей в котельную, холодно. Воробей котел завел слегка и посадил кобеля внутрь на колосники. Драный прям как прижился. Воробей дверку прикрыл и ногой держит. А сам в поддувале ворошит. Занялось в котле покрепче, пес завозился, не нравится. Воробей еще… Пес заорал и забился в дверку. Пес орет, а Воробью хохотно. Потом выпустил.

Бедолага как припустил из котельной да в снег… Зашипел в снегу и потух. Теперь — Драный.

Кутя слова тогда не сказал Воробью, но от самогона воробьевского отказался. Правда, раз. Потом пил, уж больно хорошо гнал Воробей: через уголь и с марганцовкой.

…Псы подлизывали пустой асфальт. Кутя отдыхал глазом на собачье.

— Чего, дармоглоты? Постричь вас, что ли? Под полубокс… Чего-нибудь вам надо для красоты… Погодь, погодь…

Он сунул руку за прислоненный к стене огромный треснувший кронштейн и вытянул оттуда охапку пожухлых венков.

Венками торговали в тупике перед входом на кладбище.

На проволочное кольцо прицепляются бумажные цветы и окунаются в расплавленный стеарин. Подсох — готово.

Милиция гоняла веночниц, но справиться не могла, все равно торговали.

Воробей с Мишкой при случае обрывали старые венки с крестов. Без лишних глаз старались — заметят посетители, побегут в контору вонять. А у Петровича закон один: жалуются — по делу, не по делу — прокол, а раз прокол — месяц без халтуры. А не дай Бог заметит, что хитришь, халтуришь — вмиг заявление твое подмахнет. Это он с полгода как придумал, когда ему в тресте по мозгам за грязь на кладбище дали. Так чего придумал? Велел всем написать заявления об увольнении по собственному желанию, с подписью, но без даты. Теперь, говорит, чуть что — сам дату ставлю, и вали с кладбища. На завод или еще там куда. И Носенке потом хвастался: у меня, мол, на кладбище по струнке.

Вот и старались потихоньку венки обдирать. Обдерут — и в печь. Лучшей растопки не придумаешь.

Кутя разобрал венки, разнял, выправил их, шагнул к псам.

— Драный, давай башку! Марафет наведу.

Пес затряс головой.

— Стоять!

Пес замер. Кутя примерил венок. Великоват. Снял, положил на камень, разрубил проволоку топором. Свел концы и закрутил, стало поуже. Снова примерил. Другое дело!

Так же обрядил Мишку и Блоху. Псы порычали, покрутили головами и ничего смирились.

Мимо прошла Райка. Заметила разряженных псов, прыснула.

— Раиса Сергеевна! Парад, скажи?

— Влетит тебе от Петровича за этот парад!

— А чего, в кабинет к нему поведу? Я на Тухлянку сейчас. Соньку позабавлю — пивка даст. Как вышло-то, а? — Кутя с умилением пялился на свою работу. Райка, а ты чего рано? Муж не греет?

— Заказы не оформила. Петрович вчера ругался. А ты уж подзалил, гляжу?

— Дура ты, Раиса Сергеевна. Красоту навел животным, а ты «подзалил». Не понимаешь ни хрена… Балерины, за мной!

По ту сторону проспекта у железнодорожной линии много лет возвращала с того — похмельного — света спасительная Тухлянка: стеклянная пивная с длинноногими, круглыми, тесно поставленными столами.

Кутя не пошел к подземному переходу. Переход для пешеходов-бездельников, а у него дело: поправиться внахлестку к спиртяшке утренней и за работу. Захоронений сегодня мало — всего пять, зато мусора после праздника опять на его участке возить не перевозить.

Петрович последний раз особо предупредил: «Всем мусор возить. Халтурить только когда участок под метлу». Комиссия из треста все мерещится, вот и петушится. И, главное дело, жечь запретил. Обычно-то как: кучку нагреб да подпалил. А недавно Кутя не заметил с похмела да и поджег мусор возле памятника, а тот из белого мрамора, закоптил его напрочь. Ни мыло, ни шкурка не берет. Родственники хай подняли. Теперь жечь нельзя — вози на свалку. А на свалку хрен проедешь — тележка по уши вязнет.

Худого слова не говоря, по злобе ему Петрович такой участок назначил. За прогулы. И на том спасибо — не выгнал. Молодой еще Петрович, и тридцати нет, а человек. По Головинке его Кутя еще помнил, совсем пацаном Петрович был, а могилы колотил что твой дятел. С «гаврилой» не хуже Воробья управлялся.

…Кутя брел, руки в карманы, через проспект, не слыша машин, — Бог даст, не раздавят. Тормоза только и визжат, да шоферня матерится.

На той стороне Кутю спокойно ждал затянутый в белый ремень солидный (на проспекте сявку не поставят) лейтенант.

— Гуляем? — Милиционер приложил руку к фуражке. — Документы!

— Какие документы, милок? До пивка бы добраться. — Кутя махнул в сторону заманчивой Тухлянки. — А ты — «документы»…

— Так… Штраф будем платить? Или сразу в сто двадцатое?

— Сезон разойдется, я тебе сто штрафов заплачу, а сейчас на похмелку нет. Вот, думаю, может, ребят кого встречу, угостят.

— А маскарад зачем? — Милиционер ткнул пальцем в притихших возле Кути псов.

— Животные!.. Чего с них взять?

— Я не про животных… Гирляндов-то кто навесил? Ты?

— С похмела чего не учудишь? Да и повеселее вроде…

— «Повеселее»… — Милиционер фыркнул. — Ладно, иди. Еще увижу, в отделении поговорим… И банты снять.