– Бросай! – крикнул я.

Она послушалась. Пистолет упал и еще несколько метров проскользил по полу. Драгоценная пыль, покрывавшая рукоятку, брызнула в разные стороны.

Увернувшись от Таннера, я бросился к оружию.

Я упал на колени, по инерции скользнул вперед, и рукоятка легла мне в руку.

Прилетел нож. Вскрикнув от боли, я выронил пистолет и увидел конец клинка, который торчал из моей кисти, словно парус яхты.

Таннер уже бежал ко мне, эхо его шагов терялось в глухом мраке помещения. У меня в глазах стояли слезы, но я перехватил пистолет левой рукой и попытался прицелиться.

Я выстрелил, отдача мягко толкнула в ладонь. Пуля прошла в паре дюймов от его головы, оставив в воздухе туманный след. Поймав цель, я снова нажал на спуск.

Выстрела не последовало.

Таннер обрушился точно таран и пинком отшвырнул оружие подальше. Он повалил меня, придавив коленями, точно уже победил, и сцепился со мной; я же пытался бить его ножом, который торчал у меня из ладони.

Наконец он поймал мою руку и улыбнулся. Он выиграл. И знал это. Ему оставалось лишь освободить нож и прикончить меня.

Краем глаза я снова увидел труп Рейвича. Его челюсть отвисла, остатки зубов поблескивали в золотистом свете.

Я вспомнил, как он постукивал ногтями по зубам.

И еще кое о чем вспомнил. О новшестве, которое Кагуэлла получил у хирургов-ультра, – более изощренном, чем ночное зрение, и тоже весьма полезном на охоте. Об этом приобретении я ни разу не говорил Таннеру Мирабелю.

Что толку охотиться ночью, если не можешь убить добычу сам?

Я распахнул рот шире, чем позволяла обычная человеческая анатомия. И почувствовал, как глубоко в нёбном своде напрягся неизвестный мне ранее мускул. Потом в челюсти что-то безболезненно хрустнуло.

Уцелевшей рукой я обхватил голову Таннера и повернул ее лицом к себе, прежде чем он успел извлечь нож. Он думал, что нож ему поможет!

Таннер заглянул мне в рот и увидел то, что там скрывалось.

– Ты покойник, – сказал я. – Как видишь, я позаимствовал у змей не только зрение.

Я чувствовал, как набухают железы, подавая яд в тончайшие каналы, просверленные в моих искусственных клыках.

Я прижал к себе Таннера – так последний раз перед долгой разлукой обнимают брата.

И глубоко прокусил ему шею.

Эпилог

Я долго стоял и смотрел в окно.

Наверное, женщине, сидевшей у меня в кабинете, показалось, что я забыл о ее присутствии. В высоком, от пола до потолка, окне отражалось ее лицо. Она глядела на меня, ожидая ответа на свой вопрос. Я не забыл ни о ней, ни о вопросе. Просто размышлял: каким образом все то, что когда-то казалось бесконечно чужим, теперь выглядит таким привычным?

Город не слишком изменился с тех пор, как я прибыл сюда.

Что ж, так и должно быть.

Дождь, падавший с Москитной Сетки, хлестал по стеклам тугими косыми струями. Говорят, в Городе Бездны дождь не прекращается. Должно быть, это правда, но есть нюансы. Бывает, он сыплется прозрачной нежной моросью, которая больше похожа на туман – холодный, чистый, как в горах. А в другое время, когда вокруг Бездны открываются паровые дамбы, вызывая перепады давления по всему Городу, он хлещет кислотными плетьми.

– Господин Мирабель… – произнесла женщина.

Я отвернулся от окна:

– Извините. Захватывающий вид… На чем мы остановились?

– Вы рассказали о том, как Небесному Хаусманну удалось…

К этому времени она успела прослушать основную часть истории, которой мне хотелось поделиться со всеми. Я верил, что Небесный покинул свое убежище и начал новую жизнь под именем Кагуэллы. Наверное, это странно – то, что я рассказываю о таких вещах. Тем более странно, что я рассказываю человеку, который пришел устраиваться ко мне на работу. Но, во-первых, женщина мне понравилась, а во-вторых, выказала редкое желание выслушать. Мы выпили несколько бокалов «Писко» – она тоже была родом с Окраины Неба. Словом, время пролетело незаметно.

– Ладно, – перебил я ее. – Насколько вы готовы мне поверить?

– Не знаю, господин Мирабель. Можно спросить, каким образом вам удалось все это выяснить?

– Я встретил Гитту. И то, что она мне рассказала, подтверждало слова Констанцы.

– Вы считаете, Гитта поняла раньше всех, кем был Кагуэлла?

– Да. Вполне вероятно, что она наткнулась на «завещание» Констанцы и отыскала Кагуэллу. Хотя с тех пор, как Небесного якобы казнили, прошло не менее двухсот лет.

– А что было дальше?

– Она ожидала встретить чудовище, но получила нечто иное. Кагуэлла был не тем человеком, которого знала Констанца. Наверное, Гитта пыталась возненавидеть его, но не смогла.

– По-вашему, как Гитте удалось его найти?

– Думаю, благодаря его имени. Оно взято из легенды о «Калеуче». Кагуэлла – это дельфин, спутник корабля-призрака. Имя связывало Небесного с прошлым.

– Что ж, весьма любопытная гипотеза.

Я пожал плечами:

– Но не более того. Поживете здесь подольше, услышите и не такое.

Женщина прибыла на Йеллоустон недавно. Она была солдатом, как и я, но попала сюда не ради выполнения боевой задачи, а из-за ошибки чиновников.

– И давно вы здесь, господин Мирабель?

– Шесть лет.

Я снова посмотрел в окно. Действительно, Город не слишком изменился с тех пор, как я покинул «Убежище». Заросли Полога напоминали поперечный срез легкого или моток спутанной черной пряжи на фоне буроватой Москитной Сетки. Ходят разговоры, что в следующем году это место расчистят.

– Шесть лет – большой срок.

– Только не для меня.

Эти слова заставили вспомнить, как я очнулся в «Убежище». Тогда я сам не заметил, как соскользнул за порог сознания, – рана, нанесенная Таннером, вызвала большую потерю крови. Моя одежда была распорота, рана покрыта слоем бирюзовой целебной мази. Я лежал на кушетке, и за мной ухаживал тощий робот-слуга.

Я был весь в синяках, и каждый вздох отзывался болью. Собственный рот почему-то казался мне чужим.

– Таннер?