к подъему расовой теории в Испании, и той роли, которую она играла в развивающемся конфликте между «старыми» и «новыми христианами».

II

Здесь мы должны задать вопрос: какая особая нужда заставила «старых христиан» создать их расовую теорию и отдаться ей с такой силой, в то время как в середине XV в. против конверсо были выдвинуты другие тяжелые обвинения, например в ереси? А главное, какую функцию выполняла расовая теория в истории развития антимарранской кампании и что сделало ее столь привлекательной в глазах многочисленных испанцев, что она послужила основой их поведения во многих сферах, социальной и религиозной, на следующие триста лет?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы должны вернуться к ранним стадиям расистского движения и первым документам, излагающим его идеи. Как мы отметили, многие «старые христиане», проигрывавшие в конкуренции с «новыми», искали способы избавиться от своих марранских противников. Они думали, что антимарранское законодательство может быть лучшим средством для достижения этой цели, подразумевая под этим проведение законов, запрещающих марранам деятельность в любой области, в которой они могут соперничать со «старыми христианами». В каком-то смысле «Толедский статут» был издан, следуя этому направлению.

Однако такое решение проблемы было нелегким делом, потому что оно должно было быть принятым христианским обществом, которое жило в соответствии с законами. В таком обществе было невозможным принять закон против какой-либо группы, если ее члены не отличались неким особым свойством — общим знаменателем, — которое предположительно оправдывало бы такой дискриминирующий закон. Что же было общим знаменателем конверсо, что могло бы служить почвой для социальной или экономической дискриминации всех их? Разумеется, то, что некоторые из них соревновались со «старыми христианами» за официальные должности, не могло оправдать наложение ограничений на всех конверсо в этой конкретной области. Аналогичным образом, тот факт, что отдельные марраны конкурировали со «старыми христианами» в сфере юриспруденции, не мог призывать к устранению всех конверсо из юридической отрасли. То же самое относится, разумеется, к их деятельности в таких областях, как торговля, промышленность и финансы. Таким образом, принадлежность марранов к различным профессиям была препятствием к любому антимарранскому законодательству социально-экономического характера.

Правда, в 1412 г. в Кастилии, а в 1413 г. — в Арагоне были изданы законы, запрещавшие всем евреям заниматься профессиями, к которым на самом деле принадлежали только некоторые из них. Но тогда не их профессиональная активность, а религия была общим знаменателем против них. Однако конверсо не были евреями — они были христианами, и таким образом религия не могла предоставить необходимую предпосылку для издания закона против их группы.

Вот если бы можно было доказать, что марраны являются поддельными христианами, или хотя бы с достаточной долей достоверности приписать этот преступный обман большинству из них, дело выглядело бы иначе. Именно это и утверждали их враги в Толедо своим расследованием 1449 г., на основе которого они надеялись получить возможность разоблачить всех конверсо как упрямых и неисправимых религиозных грешников. На самом деле, когда они представили свою Петицию королю, то ожидали, что именно таким будет результат их расследования, что дискриминация конверсо как еретиков будет покоиться на приемлемой законной почве. Между тем, рассматривая претензии, содержавшиеся в Статуте, мы могли видеть, что выводы, к которым пришло расследование, далеки от ожиданий толедцев. На основе этих заключений толедцы не могли утверждать, что все или большинство марранов иудействовали — утверждение, которое было подорвано тем фактом, что в тех случаях, когда «иудействующие» предстали перед судом (а таких случаев было немного), толедцам пришлось прибегнуть к помощи лжесвидетелей. Таким образом, все, что можно было вывести из их расследований и судебных процессов, было то, что некоторые марраны, незначительное меньшинство, симпатизировали иудаизму или исполняли еврейские обряды, в то время как их подавляющее большинство следовало христианству и не намеревалось оставить его. Это означало, что в религии, как и в экономике, марраны разнились в своих интересах и в их воплощении, следовательно, у них не было общего знаменателя, который мог бы оправдать издание законов против их группы.

Столкнувшись с этой трудностью, противники конверсо выступили с требованием, чтобы все «новые христиане», несмотря на то что не было доказано их иудействование, подозревались в ереси, и это подозрение служило бы поводом для общего антимарранского законодательства. Тем не менее даже это ограниченное требование не было признано адекватным для этой цели. Ибо все, что толедцы могли сказать, — это то, что подозревались «очень многие» марраны, из чего можно понять, что они не могли приписать подозрение в ереси большинству марранов. Однако на почве всего лишь подозрений меньшинства они не могли издать тот тип законов, который намеревались, или получить поддержку для таких законов. Это побудило толедцев прийти к неизбежному выводу, что необходимо выступить с новым обвинением, иным принципом и другим аргументом, чтобы оправдать дискриминацию конверсо при помощи закона и, как следствие, их исключение из христианского общества.

Расовая доктрина, сформулированная в 1449 г., отвечала этим требованиям. В поисках общего свойства для всех конверсо, свойства настолько негативного, чтобы поддержать издание жестоких ограничивающих законов против них, расистские теоретики обратились не к тому, что марраны делали или во что они верили, а к тому, кем они являлись как люди. Здесь затруднений не возникло, потому что то, кем они являются, определено их этническим происхождением, или, как это представили расисты, их расой. Поскольку раса, по их мнению, формирует качества человека и склад ума, марраны, будучи поголовно потомками евреев, сохранили расовые характеристики своих предков. Отсюда вытекает то, что этнически они являются теми, кем они или их предки были до крещения, иными словами — евреями.

Этот подход и вывод расистов был исключительно важен для антимарранского движения. Если оказалось трудным доказать еврейство марранов на религиозной почве, то не составило никакого труда, да и не было нужды, доказать это на этнической основе. Никто не отрицал, что этнически марраны были евреями, лишь немногие могли или хотели бы оспорить утверждение (или, с расистской точки зрения, скрытый смысл), что они унаследовали социальные привычки евреев, включая приписываемую им ненависть к христианам. Такой аргумент мог оказаться достаточным не только для того, чтобы заклеймить марранов как врагов их соседей, тем самым лишив их гражданского статуса христианина; он также подразумевает и укрепляет утверждение об их неотделимости от евреев. Короче, расовая теория идентифицирует «новых христиан» с евреями гораздо больше, чем может предположить их религиозное происхождение, а подчеркивая эту еврейскую идентификацию, можно мобилизовать против марранов всю антипатию и антагонизм к евреям, которые таились в недрах испанского общества.

Этнос марранов и был общим свойством, на базе