Слежка отняла у них немало времени, и теперь они наконец собирались войти в контакт с Воном. Их босс Джордж Абэ собирался лично заняться этим. Все это она, конечно, знала, но сменить тему разговора и заговорить о деле обычно удерживало Хендрикса от напыщенных – тирад.

Обычно.

Восемь лет в ЦРУ научили Дженн искусству общения с мужчинами. Первый урок заключался в том, что мужчины никогда не адаптируются к женщинам. Это был мальчишеский клуб, и вы становились либо одним из «мальчиков», либо изгоем. Любое проявление женственности расценивалось как слабость. Женщины, которые приживались в такой среде, ругались громче, несли всякий вздор и не проявляли признаков слабости. В конечном счете таких называли «упрямыми сучками» и проявляли к ним сдержанную терпимость.

Ярлык «упрямой сучки» достался ей нелегко. На одной из передовых баз в Афганистане Дженн провела долгие недели, не видя вокруг ни одной женщины. Вообще там нельзя было стать достаточно жесткой и упрямой. Вы оказывались единственной женщиной в радиусе ста миль. Она видела, как выражение мужских глаз меняется с голодного на враждебное и хищное, и научилась спать очень чутко. Это было совсем как в тюрьме, где все тебя постоянно оценивают и ищут уязвимые места. На одной из баз было так плохо, что она даже подумывала, не переспать ли с одним из офицеров, в надежде, что это поможет в дальнейшем оградить ее от неприятностей. Но идея стать чьей-то тюремной сукой все-таки у нее не прижилась…

Дженн снова провела языком по передним зубам. Они ощущались вполне настоящими. Хирург-стоматолог хорошо сделал свою работу, когда после одной заварушки ее эвакуировали на базу Рамштейн. Впечатления оказались бы еще более болезненными, если б она знала, что это, по сути, ее последний день в ЦРУ. Однако осознала она это лишь через несколько месяцев. По агентству Дженн скучала больше, чем по потерянным зубам.

Человек, который выгнал их, не нуждался в дантисте. Ему не нужен был никто, кроме разве что священника. Хотя ее напарник вернулся домой. Он все еще числился в ее списке наряду с парочкой других «шишек», которые набросились на нее, когда она отказала им. Дженн хотела подать в суд на нападавших, но это означало бы предать огласке секретную операцию агентства. Лежа на больничной койке в Германии с зашитой челюстью, она слушала, как один из ее начальников объясняет «реалии» сложившейся ситуации.

– К сожалению, такова порой цена, которую приходится платить в этой части света, – объяснял он ей, как будто она подверглась нападению дюжины боевиков «Талибана», а не пары сержантов Армии Соединенных Штатов…

Но когда он погладил ее руку так, словно делал ей одолжение, она мысленно включила и его в свой список…

Язык снова наткнулся на передние зубы. Никогда не оставляй неоплаченных счетов. Этому ее всегда учила бабушка.

В сравнении с другими Дэн Хендрикс был превосходным партнером. Двадцать два года в отделе полиции Лос-Анджелеса не прошли даром, и свое дело он выполнял уверенно, стараясь никогда ничего не усложнять. Это было особенно заметно при ближайшем рассмотрении, поскольку ростом он был всего пять футов и семь дюймов, а весил едва полторы сотни фунтов, и то если к нему привязать пухлую индейку в День благодарения. Кроме того, Дэн был всегда опрятным и не бранился без надобности. И, главное, ему не нужно было, чтобы она вела себя как «упрямая сука». Нужно было лишь исправно выполнять свою работу, и всё. Но, как Дженн вынесла из собственного опыта, проблема заключалась в том, что, как только ты научишься быть «упрямой сукой», от этого потом очень трудно отделаться…

Не то чтобы Хендрикс не смог бы это принять. Отнюдь – что касается грубого отношения и откровенного хамства, этот человек мог преподать мастер-класс и дать фору любому. Он был, несомненно, самым негативным и мрачным типом, которого она когда-либо встречала в жизни. Если Дэн и знал, что такое улыбка, то она не могла припомнить, чтобы он когда-нибудь улыбался. Дженн не сомневалась, что быть чернокожим сотрудником в Департаменте полиции Лос-Анджелеса – в ведомстве, где межрасовые отношения сотрудников исторически складывались просто ужасно, – весьма непросто, и это может волей-неволей озлобить даже самого эластичного и невозмутимого человека. Но Джордж Абэ работал с Хендриксом очень давно, и он заверил ее, что негативность ее напарника не имеет никакого отношения к его прошлой службе в полиции. Дело было лишь в самом Хендриксе.

Зазвонил телефон, и они оба достали свои мобильники. Ответил Хендрикс. Разговор был очень короткий.

– Похоже, пора, – сказал он, отключив вызов.

– Он здесь?

– Едет сюда. Хочет, чтобы ты вошла внутрь. Правда, никто не знает, как на это прореагирует Вон.

Это было правдой. Пути ее босса и Гибсона пересекались не раз.

И в этой истории отношений не было ничего хорошего…

Наплыв посетителей прекратился, шум стих, и Гибсон наконец-то мог сосредоточиться. Оглянувшись, он увидел, что вот-вот освободится последний столик. Когда все уйдут, он устроится в кабинке и проведет еще один день в тщетных поисках работы. Сегодня было воскресенье, но выходных Гибсон не брал. Срок ипотечного платежа за дом, в котором проживала его бывшая супруга с дочерью, наступал через пятнадцать дней. У него было всего пятнадцать дней, чтобы найти себе работу…

Он, возможно, и не нашел бы себе лучшего места. Придорожная закусочная «Полуночник» очень напоминала о доме. Его отец считал себя знатоком закусочных и передал это увлечение своему сыну. Для Дюка Вона именно такие заведения, а не какие-нибудь франшизы и крупные корпорации олицетворяли собой независимость и малый бизнес. Американские простолюдины – так он это называл. Земля принадлежит кому-то одному, но на нее имеет бесспорное право и вся община. Не романтичный популистский идеал, а место, где мифология Америки встретила свою асфальтобетонную реальность – на счастье и на несчастье.

Его отец мог подробно рассказать о крупнейших придорожных ресторанах страны, но исходной точкой неизменно являлась «Голубая луна» на Вест-мейн в Шарлоттсвилле, штат Вирджиния. Если б Дюк Вон был профессором, то свою аудиторию он точно превратил бы в пеструю барную стойку. Беседы отца и сына за воскресным завтраком представляли собой ритуал, который повторялся с того момента, когда Гибсону исполнилось шесть лет. Сколько всего интересного довелось узнать за куском вишневого пирога… При этом Гибсон всегда удивлялся, сколько же лет прошло, прежде чем он наконец научился понимать своего отца.

В «Голубой луне» Дюк Вон был завсегдатаем. Гибсон ни разу не видел, чтобы отец делал заказ, но всякий раз ему приносили одно и то же: яичницу-глазунью из двух яиц, картофельные оладьи, гритс, бекон, колбасу и белый тост. Кофе. Апельсиновый сок. Завтрак мужчины, как называл его отец, и не было метафоры, которую Дюк не мог бы «наколдовать» из еды.

Гибсон не появлялся в «Голубой луне» с тех пор, как умер его отец. Точнее, с того момента, как он покончил с собой. Ну, как бы то ни было…

Но по истечении некоторого времени Гибсон понял, что никогда не чувствовал себя как дома на новом месте, пока не нашел себе закусочную, которая подходила ему больше всего. «Дом на дороге», как называл ее отец. Гибсон подумал, что Дюк одобрил бы выбор «Полуночника» и владельца заведения Тоби Калпара…