– Думаю, нам нужно побеседовать наедине.

Судья вынул из небольшого холодильника две стеклянные бутылки «Ар-Си Колы» и откупорил их открывашкой, вмонтированной в стену. Затем протянул Гибсону бутылку, а сам уселся в кресло за широким столом из красного дерева.

Достопочтенный Хэммонд Д. Берк представлял собой смесь сварливого южного джентльмена и упрямого работяги из Вирджинии. Он действовал упрямо и непримиримо, если обстановка в зале суда не соответствовала его ожиданиям, но был очарователен и вежлив, хотя тем самым тоже демонстрировал свое крайнее неудовольствие. Адвокаты с обеих сторон пыжились изо всех сил, чтобы, не дай бог, чем-нибудь его не рассердить. Разместившись в кожаном кресле судьи, Гибсон боялся даже сделать глоток содовой.

– Сынок, – начал судья, – хочу сделать тебе едино-временное предложение. Не будет никаких вопросов, никакого обсуждения и никаких переговоров. Когда я перестану говорить, я лишь хочу услышать от тебя одно из двух слов. Да или нет. Только одно из этих слов, после чего мы прекратим этот чертов цирк, который даже мне порядком надоел. Ты понимаешь меня?

Гибсон молча кивнул, посчитав, что ответ вслух может оказаться своего рода ловушкой.

– Вот и хорошо, – сказал судья. – Мое предложение прямое и откровенное. Десять лет тюремного заключения либо вербовка в Корпус морской пехоты Соединенных Штатов. Служить придется пять лет. Это всего лишь половина альтернативного тюремного срока. Но все-таки не тюрьма. Кроме того, на службе – с твоими мозгами – ты мог бы заняться чем-нибудь полезным, а не только считать недели, месяцы и годы до того, как откинешься. Итак… десять лет или вербовка. По окончании вербовки я лично вычеркну запись в судебном протоколе, и ты сможешь спокойно устроить свою жизнь в этом прекрасном мире.

Судья допил свою бутылку и искоса через стол посмотрел на Гибсона.

– Я закончил, сынок. Теперь твоя очередь. Не торопись и хорошенько все обдумай. Да – означает, что ты станешь морским пехотинцем, нет – отправляешься в тюрьму. Только сообщи мне свой ответ, и всё. И не дай нагреться своей коле. Это был любимый напиток твоего отца в колледже.

Гибсон взглянул на судью, который улыбнулся в ответ.

Некоторое время они сидели в тишине, хотя решение вообще не отняло никакого времени и было принято сразу же. Даже двадцать лет на военной службе были бы совсем небольшой ценой, которую надо заплатить, чтобы избежать еще одной ночи в тюремной камере. А ведь это была всего лишь камера временного содержания. Настоящая тюрьма – совсем другое дело, она намного серьезнее и страшнее, и мысль о ней приводила Гибсона в ужас. Он не озвучил свой ответ сразу. Ему понравилось сидеть вместе с судьей, потягивая колу и надеясь, что Берк расскажет что-нибудь о его отце.

Но судья так ничего и не рассказал – ни сейчас, ни позже – в многочисленных письмах, которые они написали друг другу, пока Гибсон находился на службе. Первое пришло совершенно неожиданно – за день до выпуска из Центра приема новобранцев морской пехоты Пэррис-Айленд. Это было всего лишь третье письмо с момента вступления в корпус и представляло собой вдумчивое размышление о взрослой жизни. Оно насчитывало двадцать рукописных страниц. Гибсон сидел на краю койки, перечитывая его снова и снова. Это был как раз семейный день, когда к большинству его товарищей-сослуживцев приехали родственники, и они вместе совершали экскурсию по базе. Письмо заставило его почувствовать себя менее одиноким. В ответном письме он выразил сердечную благодарность. После этого они обменивались письмами каждые несколько месяцев. Письма Гибсона были краткими, но содержали много новостей, а письма судьи – экспансивными и философскими. Вон-младший спрашивал себя, что посоветовал бы ему судья в данной ситуации.

– Я помню, когда видел тебя в последний раз, – сказал Гибсон. – Сразу после того, как судья заявил, что я отправляюсь в Корпус морской пехоты. Все сошли с ума, но только не ты. Я хотел видеть твою реакцию, но ты просто встал и ушел. Причем не сразу, а сначала застегнул пиджак. А потом вышел, как будто ничего такого не произошло. Очень спокойно. Ты, наверное, подготовился к тому, чтобы доставить дурные вести Ломбарду?

– Вот именно.

– Мне всегда было интересно, как все воспринял Ломбард. И это после стольких попыток отправить меня в каталажку… Предположу, что все прошло не слишком гладко.

– Нет, конечно. С точностью до наоборот. Но я рад, что все произошло именно так. Я лишь позже сообразил, что была допущена серьезная ошибка. И сожалею о той роли, которую сыграл в твоей истории.

Это извинение застигло Гибсона врасплох. Он вдруг ощутил странное чувство благодарности просто за то, что услышал наконец чьи-то извинения. И потом почти сразу возненавидел себя за это. Да, это было неожиданно и даже приятно, но какое значение имели эти извинения сейчас, десять лет спустя?!

– То есть ты оказался просто невинной пешкой в чужих руках? Ты мне это хочешь сейчас сказать?

– Нет. – Абэ покачал головой. – Не думаю, что стоит все списывать на одно лишь мое невежество. Да, я не знал правду, но лишь потому, что сам позволил себе такую роскошь. Потому что сам не задавал вопросы, которые должен был задать. Меня ввела в заблуждение собственная лояльность. Я знал, что это неправильно, но проигнорировал собственную интуицию. Однако я далеко не простак.

– И что же потом? – спросил Гибсон. – Ты и твоя безотказная помощница разыскиваете меня для того, чтобы снять с себя это тяжкое бремя? Небольшая исповедь в воскресное утро? Ну и что, тебе лучше?

– Ощущения действительно приятные. Я даже удивлен. Но я здесь не за этим.

Появился Тоби с меню и термосом с кофе. Он наполнил чашку и поставил ее перед Гибсоном. Почувствовав неловкость, вопросительно посмотрел на него – как бы спрашивал, нужно ли от него еще что-нибудь. Гибсон едва заметно покачал головой. Что бы ни происходило сейчас в этом заведении, он не хотел вовлекать в это своего друга Тоби.

– Я вернусь через несколько минут, джентльмены, – сказал хозяин заведения.

Когда он ушел, Гибсон поскреб подбородок ногтем большого пальца и посмотрел на Абэ.

– Итак, почему же вы здесь?

– Я здесь ради Сюзанны.

Гибсон почувствовал, что резко замер, и даже ощутил, как зашевелились волоски на руках. Впервые за многие годы другой человек произнес в его присутствии это имя. Даже его бывшая жена благоразумно обходила эту тему.

– Сюзанны Ломбард?!

Абэ кивнул.

– Я хочу, чтобы ты помог мне узнать, что с ней произошло.

– Сюзанна мертва, Джордж. Разве нет?

– Вероятно. Вероятно, так оно и есть.

– Прошло ведь десять лет!

Гибсон почувствовал, что неожиданно повысил голос. Вероятно? Это слово скальпелем врезалось в его мозг, и гнев уступил место невероятному отчаянию. Сюзанна была мертва. Скорее всего. Она должна быть мертва. Прошло десять лет. Если нет, то все может оказаться намного хуже; остаться живой при таких обстоятельствах было бы немилосердно. Нет… если она жива, это значит, что ее скрывают. И если она не обнаружена по истечении такого срока, тогда кто-то предпринимает отчаянные усилия, чтобы этого добиться. На вопрос о том, почему, благоприятных ответов не было; в голове у него вертелись одни только кошмары.