„Идеалин“ с изображением ботинка на крышечке изготовлен на основе натурального жира и ухаживает за кожей вашей обуви!» Снизу, чтобы использовать все оплаченное место, Джока добавил фразу, оказавшуюся для него фатальной: «Остерегайтесь подделок, если хотите сохранить свою обувь».

Объявление было напечатано на четвертой странице газеты «Политика» в тот день, когда на первой сообщали, что «австрийцы не могут похвастаться умом», что взгляды «Таймс» «отличаются от взглядов австрийских и пештских газет», что «террористы Гаврило Принцип и Неделько Чабринович, кстати сказать, граждане Австро-Венгрии». Однако мелкий торговец импортным гуталином не прочитал этих заголовков. Первую страницу не стал просматривать и сапожник Гавра Црногорчевич, но вот объявление, и особенно предупреждение «Остерегайтесь подделок, если хотите сохранить свою обувь», он заметил. Было похоже, что у Гавры есть какие-то претензии к Джоке. Одно время они оба были подмастерьями и, как поговаривают, проживали по одному и тому же адресу — во флигеле дома Мии Чикановича, патриархального купца, торговавшего оптом и в розницу. Почему Гавра начал конкурировать с «Идеалином» Вельковича — из-за ревности или для сведения каких-то старых счетов — неизвестно.

Говорят, что Црногорчевич в кафане «Белуга» хвалился перед своими подвыпившими друзьями тем, что ненавидит все немецкое, а особенно то, что имеет отношение к его ремеслу, и поэтому не видит причин ввозить в Сербию и ваксу для обуви, называя ее «гуталином» или «Идеалином», когда сами сербы могут сделать ваксу получше любой немецкой. Это бахвальство посреди кафаны — с рефреном, очень похожим на тот, что захватил молодого журналиста из Пешта: «Все наше лучше немецкого!» — привело к тому, что Гавра сам начал готовить поддельный «Идеалин». Отечественный жир, отечественная краска; мастер из Врчина, поставлявший жестяные баночки, весьма сомнительный тип, изготовил пресс-форму, воспроизводившую руку с ботинком и надпись «Ist die beste Idealin», — и поддельный гуталин появился в продаже. И та и другая вакса продавалась в бакалейных магазинчиках, и какое-то время пути Вельковича и Црногорчевича не пересекались. Однако Белград слишком маленький город, чтобы такое «идеалинское» сосуществование могло продолжаться долго. Велькович заметил подделку, и ему понадобилось всего несколько дней, чтобы выяснить в кругу сапожников, трактирных дебоширов и сопливых подмастерьев, кто ее приготовил. Когда он услышал, что это Црногорчевич, тот, с кем он в молодости делил комнату и жил впроголодь, потому что все деньги уходили на оплату жилья, у него потемнело в глазах.

Он дал в «Политике» объявление, в котором призвал «г. Црногорчевича и помогавших ему господ убрать с рынка фальсифицированный товар, в противном случае к ним будут применены все санкции: государственные, корпоративные и человеческие», но испугать производителей поддельного гуталина не удалось. Более того, ловкий обманщик сразу же показал пальцем на Вельковича и заявил, что именно тот производит поддельный «Идеалин» и что им обоим надо выступить на суде перед специалистами, которые разберутся, чей же «Идеалин» настоящий. Но стояло теплое лето, а неделя была беспокойной — ожидалась нота правительства Австро-Венгрии, которую должен был доставить граф Гизль, австрийский посланник в Белграде, так что эта маленькая дуэль никого не заинтересовала.

Заклятые соперники обдумывали свои дальнейшие шаги, и первое, что пришло на ум и тому и другому, — найти крепких парней, которые изобьют конкурента и разрушат «эту позорную фабрику», но парней на горизонте не оказалось, как и денег на дорогих столичных стряпчих. Поэтому они решили драться на дуэли. В тот день, когда над Белградом появился странный аэроплан, десять минут круживший в небе и удалившийся в направлении австрийской Вышницы, Велькович и Црногорчевич договорились о дуэли. Однако в Белграде не существовало дуэльной традиции, а двое обувщиков вряд ли знали, что нужно сделать, чтобы все произошло по правилам: от трогательных описаний дуэлей в дешевых французских романах у обоих остались лишь смутные воспоминания.

Они искали в столице пистолеты и нашли их: у каждого был браунинг (у Црногорчевича с длинным, а у Вельковича с коротким стволом). Затем они отправились на поиски секундантов, при этом обрядившись в белые рубашки с кружевами на груди и узкие панталоны «а ля граф Монте-Кристо», словно собирались на свадьбу, а не готовились к смерти. Каким-то образом их намерениями заинтересовалась вечно склонная к сенсациям белградская пресса, и небритые проныры занялись этим событием, с тем чтобы отвлечь читателей от беспокойных новостей с первых страниц. Сапожники были названы джентльменами, соперниками в борьбе за руку таинственной дамы, большими мастерами своего дела, но мало кто упомянул о том, что причиной для дуэли на самом деле стала обувная вакса.

А газетных заметок было достаточно, чтобы этой дуэлью заинтересовались столичные жандармы. Выяснилось, что ни Велькович, ни Црногорчевич не служили в армии, во время сербско-болгарской войны оставались в тылу и, скорее всего, ни один из них не сделал даже выстрела. Но браунинги требовали крови, и место для дуэли необходимо было найти так же, как, по словам одного журналиста, «решающий бой турок-османов и сербов нашел свое Косово». Сначала сапожники хотели стреляться в Топчидере, но Белградская управа заявила, что на этом заливном лугу нельзя ни стрелять, ни убивать, поскольку рядом расположена королевская резиденция, к тому же подобное беспокойство может не понравиться его величеству и он перестанет туда приезжать.

Поэтому секунданты предложили двум непримиримым — на почве «Идеалина» — соперникам ближайший ипподром. Дуэль должна была состояться в Петров день, воскресенье 29 июня по старому стилю, сразу же по окончании пяти заездов на скачках. И публика собралась на этот раз не столько ради лошадей, сколько ради людей с лошадиными мозгами, не в обиду будь сказано по отношению к благородным животным.

Сначала выстрелили стартовые пистолеты: в первом утешительном заезде победила Джевджелия, во втором одержала триумфальную победу Белая Роза, в дерби быстрее всех был Ждралин, в жокейском заезде пришла первой кобыла Контесса, в офицерском — к удивлению участников тотализатора — молодая кобыла Кирета из той же конюшни. Затем, в семь часов вечера, на середину поросшего травой поля, к повороту трека, вышли Джока Велькович и Гавра Црногорчевич. Поначалу все происходило как в душераздирающих романах начала прошлого века. В толпе зевак царили оживление и веселье. Им казалось, что даже смерть и та будет как в водевиле.

Однако вот врачи дуэлянтов раскладывают на своих столиках спирт и вату. Секунданты помогают противникам снять пиджаки. Те остаются в белых рубашках, и впрямь украшенных кружевами. Пистолеты заряжаются одним патроном и передергиваются затворы. Поднимаются руки…

В этот момент все перестает выглядеть как в романе. Скорее всего оттого, что жаждущая крови толпа завывает все громче и