суда под подпиской о невыезде и приехал встречать. Но Изольда в последние дни твёрдо решила, что заберёт заявление из милиции. Другого имени у неё не могло быть по определению.

Только вернулись в отделение, как раздался новый звонок из приёмного. Подозрение на острый аппендицит.

– Иди сам, как соберёшь анамнез и осмотришь, позвони мне.

Середина зимнего дня, ранние сумерки, я спускаюсь по лестнице, на которой курят выздоравливающие, попадаю в подвал и снова иду по мрачному подземному переходу. В коридоре приёмного отделения меня ожидает больной на носилках Скорой. Рядом с ним – врач или фельдшер в фирменной голубой униформе. Издалека замечаю, что медработник борется с больным, уговаривая его лежать спокойно.

– Что вы постоянно вскакиваете, носилки неустойчивые, хирург уже идёт.

Больной в свою очередь раз за разом пытается подняться, чтобы присесть.

– Добрый день, – говорю я, подойдя ближе. – Завозите больного в кабинет, я осмотрю.

Переместившись на кушетку, мужчина остаётся сидеть, придерживая живот.

– Ложитесь, руки вдоль тела, показывайте живот.

Поморщившись, несчастный принимает горизонтальное положение и вдруг, застонав, резко садится снова.

– Не могу лежать, больно.

– Вот так я с ним и мучилась всю дорогу, – сокрушается женщина-фельдшер. – Я его кладу, он садится.

«Симптом ваньки-встаньки!» – осеняет меня мысль. Недавно на госпитальной хирургии преподаватель рассказывал про этот типичный признак прободной язвы. Содержимое желудка или двенадцатиперстной кишки изливается в брюшную полость и в момент, когда несчастный принимает горизонтальное положение, раздражает диафрагму. Заболевший испытывает сильные боли и старается как можно быстрее принять вертикальное положение.

Смотрю направительные документы Скорой: предварительный диагноз – острый аппендицит. Разрешаю пациенту присесть, после чего он сразу же перестаёт стонать.

– Расскажите, с чего всё началось, – спрашиваю его после того, как он отдышался и может разговаривать.

– С вечера побаливал живот, а утром внезапно появилась резкая боль, словно ножом ударили, бросило в холодный пот, после этого живот всё время болит, особенно сильно, если ложусь.

– Вот интересно, где фельдшер усмотрела в этом аппендицит? – думаю я, расписываясь в приёмном листе. Типичная клиника прободной язвы. Все симптомы, как говорят в таких случаях, на поверхности.

Обзорный снимок живота подтвердил моё предположение – свободный газ и свободная жидкость в брюшной полости не оставляли нам другого выбора, пациента надо было срочно подавать в операционную.

К счастью, дефект луковицы двенадцатиперстной кишки оказался относительно небольшим, перитонит невыраженным – хирург ушил отверстие, мы промыли брюшную полость, поставили дренажи и, удовлетворённые сделанным, пошли обедать.

Тем временем за окном стемнело. Я забрался в кресло с учебником по хирургии. Увидев операцию глазами, сразу же старался про неё прочитать – какие ещё возможны варианты в этом случае, а если бы была пенетрация язвы в поджелудочную железу, какую тактику нам бы пришлось выбирать.

Снова позвонили из приёмного – ножевое ранение в руку, «нетяжёлое», как его охарактеризовала медсестра.

– Ну ты сегодня матёрый диагност, иди опять разбирайся, – снова доверяет мне осмотр в приёмном отделении дежурный хирург.

Это настолько серьёзный кредит доверия, что я даже не замечаю, как оказываюсь в хирургической смотровой.

На кушетке сидит молодой человек, я смотрю в сопроводительные документы – ему всего девятнадцать лет. На два года младше меня, но явно из другой социальной группы – короткая стрижка, сбитые кулаки, неприветливый взгляд из-под тяжёлого лба.

Обращаю внимание на перебинтованное левое плечо.

– Что случилось?

– Вызов во двор жилого дома с телефона-автомата, получил колото-резаную рану плеча во время драки с неизвестными, – докладывает фельдшер.

Надеваю перчатки, начинаю осторожно разматывать бинт. Последний умеренно пропитан кровью, значит, рана должна быть неглубокой.

– Как зовут? – начинаю разговор с пострадавшим.

– Андрей, – нехотя отвечает юноша. Я ощущаю запах алкоголя.

– Кто же тебя так?

– Неизвестные пристали на улице, просили денег, я не дал, так они сразу за ножи, – как-то слишком заученно протараторил Андрей.

– Как себя чувствуешь?

– Голова кружится.

– Давление сто десять на шестьдесят, – разворачивается на пороге кабинета не успевшая уйти фельдшер. – Кровопотеря сто.

В этот момент я слышу, как в приёмное кого-то быстро завозят на носилках. В приоткрытую дверь видно, как сбоку от носилок идёт врач, поднявший высоко над головой капельницу. Через несколько секунд в кабинет заглядывает Дмитрий Николаевич.

– Ну что тут у тебя, всё в порядке?

– Кажется, задеты только мягкие ткани, но я как раз осматриваю, – отвечаю я своему куратору.

– Закон парных случаев, будь он неладен, ещё одно ножевое, тяжёлый, – говорит он. – Возьму его в кабинете невролога, ты описывай и клади во вторую хирургию, вечером в перевязочной зашьём. Только рентген сделай.

Я киваю и завершаю осмотр. Сестра относит историю на рентген, я промываю рану перекисью, как вдруг мой халат окрашивается красным – из глубины бьёт пульсирующая струя крови.

Я пытаюсь зажать струю пальцем, и через какое-то время мне это удаётся. Но Андрей оседает по стенке, теряя сознание. Я не в силах его удержать, но продолжить пережимать артерию жизненно важно, поэтому перепрыгиваю кушетку и опускаюсь вслед за ним.

– Позовите кого-нибудь, – кричу я медсестре, но она и без этого уже выбежала за помощью. Через минуту в кабинете появился запыхавшийся травматолог.

– Ну-ка приспусти чуть-чуть палец, только аккуратно, – присев рядом со мной, говорит он. Пальцы соскальзывают, и струя бьёт практически в потолок.

– Держи, зажимай! Ясно. Ранение плечевой артерии. Давайте жгут, – поворачивается он к медсестре. – А потом скажите дежурному администратору, чтобы вызывал сосудистую бригаду из Склифа.

Я помогаю доктору наложить и затянуть жгут, он шариковой ручкой прямо на коже пишет время наложения, нашатырь приводит Андрея в чувство, и мы кладём его на кушетку.

Я завершаю оформление бумаг.

– Неси историю и будем подавать в операционную. Ангиохирурги скоро будут здесь.

Я иду к рентгеновскому кабинету забрать историю болезни, рентген мы так и не сделали и теперь точно не будем тратить на это время.

С удивлением вижу, что внутрь вложены два снимка – грудной клетки и брюшной полости.

Стучусь в железную дверь.

– Простите, тут чьи-то снимки в истории Никифорова. Мы ему рентген не делали.

Доктор презрительно смотрит на меня поверх очков.

– Точно не делали? Только что мы Никифорова смотрели.

– Это невозможно. Никифоров не покидал кабинет хирурга.

– А вы вообще кто? – начинает раздражаться дежурный рентгенолог.

– Я стажёр. В смысле студент.

– Вот идите, студент, и научитесь знать фамилии собственных пациентов.

Озадаченный, я выхожу за дверь. Придётся оставить чужие снимки на столе и подавать пациента в операционную, кому надо, тот рано или поздно обнаружит их в кабинете хирурга.

Мы перекладываем раненого на каталку и выезжаем в коридор. Проходя мимо рентгена, внезапно слышу разговор на повышенных тонах. Дмитрий