Бумажные ленты в кабинете главврача не менялись ни на йоту. Это доводило до отчаянья.

– Виктор Сергеевич, от меня никакой пользы, никаких сдвигов, ну никаких!

– Я же предупреждал, нужно запастись терпением. Вот родители, они приедут в следующую субботу, замечают улучшения. Хотя часто выдают желаемое за действительность.

– И к Антону приезжают родители?

– Нет, к Антону не приезжают. Мать отказалась от него ещё в роддоме. Отец, наверно, вообще не знает о его существовании, в свидетельстве о рождении в графе «отец» – прочерк. Так что мальчик здесь старожил, из больницы в Дом малютки, потом к нам. Другого жилья не было никогда, и других людей не видел.

– Ну а если бы и видел…

– Посмотрите в субботу, как они своих узнают. Непостижимо, по запаху, что ли.

Утро у Дэна и Куны началось, как обычно – поплавали вдоль берега, поиграли у скал, погонялись за рыбёшками.

Но чем ближе подходило время представления, тем чаще Куна прислушивалась к звукам из Дельфинария.

– Куна, что с тобой?

– Мы, конечно, посмотрим дневное представление?

– Зачем, ведь будет всё, то же самое!

– А может, для детей дадут другую программу. Ну, пожалуйста, Дэн!

Посмотрели дневную программу, потом вечернюю, а назавтра Куна захотела смотреть ещё и репетицию. И они поссорились в первый раз в жизни.

– Как тебе не надоест одно и то же!

– Но это же так интересно!

– Ну и смотри сама!

– Ты вернёшься за мной, Дэн?

– Не знаю!

Он поплыл, куда глаза глядят. Ни прыгать, ни кувыркаться не хотелось. Без Куны жизнь потеряла всякий смысл.

И вдруг он увидел Женю и Антона на старом бревне на берегу. Это тот самый мальчик, – подумал Дэн. И услышал мысленный ответ:

– Тот самый мальчик.

Дэн подплыл к берегу и высунул голову из воды. Он понимает меня.

Это интересно! Мне ещё не встречались люди, которые умеют читать мысли.

Мальчик встал.

– Антон! – позвала Женя, но он не оглянулся.

– Здравствуй, меня зовут Дэн, а тебя?

– Меня зовут Дэн, а тебя? – повторилось в мозгу у мальчика.

Дэн почувствовал, что мальчик очень испугался. Хорошо, любая реакция – уже сдвиг!

Но надо уходить с его волны, тут нельзя пережать. Пусть затухнет это возбуждение, он перестанет пугаться моего голоса у себя в голове.

Он придёт сюда снова, когда будет готов. А мальчик схватился за голову и побежал. Он карабкался в гору так быстро, что Женя едва поспевала за ним.

– Антон, куда ты! Что с тобой, Антон?

И тут он оглянулся, посмотрел на океан, что оставался далеко внизу, и на его всегда бесстрастном лице был испуг.

– Антон, ты дельфина испугался? Они же самые добрые существа на свете!

Они подошли к проходной. Саша стоял возле будки и рядом с ним – пожилой человек в военной форме.

– Гуляли? – спросил он. – Вы из третьего корпуса? Это ваш брат?

– Нет, Иван Егорович, Женя работает в третьем.

– Учтите, выходить из Санаторной зоны можно в любое время, но возвращаться строго до одиннадцати. У нас режим, вам понятно? А из третьего корпуса лучше вообще не выходить, у вас своя территория.

– Я хотела показать мальчику океан. За оградой слишком мало впечатлений.

– Какие им нужны впечатления! Они же дебилы! Смотрите, я вас предупредил. А в третьем корпусе особый режим, ворота закрываются в десять часов.

– Я поняла. Но мне бы хотелось продолжать прогулки у океана.

– Под вашу ответственность.

И тут Антон в первый раз взял Женю за руку и потянул наверх, в третий корпус. Женя не успела ни удивиться, ни обрадоваться – мальчик испуганно смотрел на Егора Ивановича.

– Он боится меня, значит, у него совесть не чиста. Меня только такие боятся. Я комендант Санаторной зоны, отвечаю за порядок и безопасность.

В его позе и в голосе было такое сознание собственной значительности! Но Женя не привыкла бояться никого и ничего.

Она была из тех счастливых людей, кого не ругали и не наказывали в детстве. И с учителями повезло, и с окружением.

– Приятно было познакомиться, Егор Иванович. Я не собираюсь нарушать порядок на вверенной вам территории. Нам пора.

– Испуг сильное чувство, – рассуждал профессор, – есть даже термин такой, шоковая терапия. Но ею надо пользоваться очень аккуратно и под наблюдением врача. Мальчик до сих пор не отошёл, посмотрите на его лицо. Нас он не видит, продолжает переживать ту ситуацию. И на диаграмме всплески, слабые, но это уже не тот беспробудный сон мозга. Вы говорите, вчера было два дельфина и никакой реакции. Ничего не понимаю. Попробуйте завтра пойти туда снова.

Антон упорно не хотел идти на берег. Он отворачивался испуганно, даже если видел океан издали.

– Хорошо, очень хорошо, это уже ассоциация, океан – страх, – говорил Виктор Сергеевич.

– Но что же дальше?

– Терпение, Женя, терпение! Мы же договорились – наблюдать за любыми реакциями. Их почти не было. И вдруг – появились. Радоваться надо! Ведите подробный дневник.

Наступила суббота, и «Ласточка» привезла пассажиров из Города. Среди них были те, кому разрешалось раз в месяц навещать своих больных детей. Их можно было отличить в толпе беспечных людей, что ехали отдыхать и развлекаться, на их лицах читалась боль и надежда, надежда и боль.

Они везли продукты и сладости, как будто в санатории детям этого не доставалось. Но им казалось – совсем другое дело, если ребёнок получит мандарин из родительских рук. Приезжали те, кто отдал сюда своих детей не потому, что они были им в тягость, наоборот! Отдали с надеждой на выздоровление. Им никто этого не обещал, но они надеялись. Они давно знали друг друга и персонал санатория. Радовались, что дети их узнают. И обязательно заходили к Виктору Сергеевичу.

Пассажиры сошли на берег. Сергей Николаевич, как всегда, проследил за разгрузкой, отпустил на берег свою небольшую команду и сам остался на вахте.

Он ходил по теплоходу и думал – хорошо бы навестить Женю. Она нравилась ему, конечно, она ему нравилась, но что-то мешало. Может, эта её открытость и доверчивость?

«Мы в ответе за тех, кого приручили…»

Нет, к серьёзным отношениям он не готов. К воле привык, морю и коротким необязательным романам на берегу.

Утром теплоход катал отдыхающих, привычно плескались волны о борт, шумная толпа танцевала в баре, люди стояли у бортов и смотрели на океан, на чаек, на дельфинов, которых было множество у Розовых скал.