Решила просто — пока время есть, буду сушить сухари и думать.

Трудность жизни: даже глупость надо сначала сделать.

С. Лец

— Лив, говорят, у Гара две жены умерли, — решилась я всё же поделиться страхами с мачехой.

Та вздохнула:

— Может, тебе и повезёт. Всяко бывает… Ты только на Ортея зла не держи. Он добрый, просто жизнь сложная.

Понятно, союзницу я в ней не найду. Муж да свои дети ближе, чем я, ни на кого не похожая. Кивнула, скрывая слезы:

— Может, повезёт…

После смерти бабушки во мне что-то изменилось — то ли сломалось, то ли, наоборот, выросло, как ядовитая песчаная колючка. Расхотелось смеяться. Да и на людей я теперь смотрела по-иному. Вот ведь — вся деревня знает, оказывается, что за сволочь двух жён заездивший и забивший Гар. Да ещё рассказывают, что двое или трое отказали ему в сватовстве — дочерей пожалели.

Но никто, ни один, не подошёл к моему отчиму и не сказал: «Ортей, окстись! Что ж ты с девкой делаешь? Ты ж обещал матери и бабке о ней заботиться, как о родной!»

Никто не отвернулся, никто не перестал здороваться. Меня — жалели. А с ним вели себя, как прежде.

Я решила, что если бабушка Рила права и была у меня хоть капля драконьего счастья, то унесу его с собой. Я им не нужна. Шестнадцать лет я таскала воду, пилила и колола дрова, ухаживала за скотиной, поливала огород… и оказалась чужой. Что ж, пусть так. Но пусть без меня — эта мысль была приятна — живут, как все. И с пожарами, если уж горит, и с саранчой, если та прилетела.

Сама я разыскала в кладовке старую котомку с двумя широкими лямками. Починила. Потихоньку, чтобы убыль была незаметна, таскала по ломтю-другому каждый день хлеб. Сушила и прятала. Собирала на кустах шиповник — и тоже сушила и прятала. Причем с местом для схрона ещё пришлось помучиться — сложно найти укромный угол, когда по дому шустрит любопытная ребятня. Ведь увидят — расскажут батьке с мамкой. Даже не со зла, просто по малолетству…

Прятала всё в хлеву под стрехой. Малышня бы туда пока не долезла, а взрослые сунуться бы не догадались. А поскольку утренняя дойка двух наших коров была на мне, а в пять утра остальные обычно ещё спали, дела складывались неплохо.

К началу августа я собрала всё, что задумала: мешок сухарей, соль, носки и штаны, плащ и чайник, пару ложек и хороший — оставшийся от деда — большой нож с чёрной костяной рукоятью. Непонятным оставалось одно — куда идти?

На севере — Верден. До него пешком я дошла бы дней за пять. Но если меня начнут искать — то в первую очередь именно там. На востоке тоже делать нечего — в Запретные горы я не ходок. На юге начинаются леса. Но вроде бы за ними проходил большой караванный путь, и где-то там был другой большой город — Зинар. Только про караванщиков рассказывали всякое. Что часть из них и не из Империи вовсе, а пришли к нам из земель зарифов. А у тех, говорят, торгуют всем, даже людьми. И слова своего зарифы не держат.

Выходило, что остаётся только запад. Где-то там есть город Марен-Кар, а за ним, если идти и идти на закат, начинаются земли эльфов. Правда, поговаривали, что людей туда не пускают. Но я почему-то не верила… И потом, мне же много не надо?

А сколько туда добираться? Не знаю…

Пока складывала вещи, раздумывала: надо ли брать бумаги, о которых рассказывала бабушка? Всё же рассудила, что не стоит. Я успела проверить поленницу, нашла нужный обрубок, нашарила там какой-то мешок. Похоже, пропитанный воском. И решила, что ничего с ним не станется — пусть себе лежит.

Ещё одной ценностью была оставшаяся от матери книга. Тяжёлая. С картинками зверей, городов, кораблей. Мама успела научить меня различать буквы. А читать уже не получалось. Знакомые слова из трёх-четырёх букв складывались, а если длиннее, я терялась и путалась, не могла разобрать, что написано. После смерти матери отчим книгу спрятал в буфет и запер. В принципе я знала, где искать ключ. Но надо ли её брать? Наверное, как ни жаль, тоже нет — потому что тяжёлая и сырости боится.

Зато сообразила, что забыла: трут с огнивом, а ведь без них в лесу никак!

А ещё захотелось напоследок сходить к колодцу — хоть мельком взглянуть на Бора. Хотя зачем? Мне уже рассказали, что, услышав о сватовстве Гара, парень только пожал плечами. Мол, а мне что за разница? Вдобавок у колодца наверняка будут подруги. Которые станут шептаться за спиной, смотреть на меня с жалостью и любопытством… Эх-х…

Вечером еле дождалась, когда можно будет уйти в свой угол. Ортей как что-то почуял, весь день на меня косился и теребил пятернёй бороду. А после ужина Лив тоже спросила, что случилось? Я додумалась сказать, что женские дела подошли раньше времени, и живот болит — мочи терпеть нет. Лив кивнула, сказала, что сама вытрет вымытые миски, и отпустила меня спать. Стало жутко неудобно — она добрая, а я её обманываю…

Сгорбившись, прошла мимо отчима. Тот вопросительно взглянул на жену, что-то понял, кивнул.

Может, если бы Лив меня пожалела чуть сильнее и предложила помочь утром с коровами, я бы и раздумала. Попробовала ещё раз поговорить… Но она промолчала. А я натянула на уши лоскутное одеяло и стала ждать восхода луны.

* * *

Не знаю, было ли у меня на самом деле то драконье везение, о котором говорила бабушка, но кое-что мне точно досталось. Я никогда не простужалась, а ещё хорошо — почти как кошка — видела в темноте. На это сейчас и рассчитывала.

Уходя, заглянула напоследок на кухню — стянула пару варёных картофелин из таганка, посыпала их солью, и сейчас, выйдя за околицу, начала есть. Мне предстояло пересечь большое поле, дойти до безымянного ручья ближе к лесу, перебраться по мостку из пары брёвнышек на другой берег. Там начинались вырубки, а за ними подступал бор. На пару лиг вглубь я забиралась — а вот дальше не была никогда…

Интересно, когда поутру замычат недоенные коровы и обнаружится, что я пропала — станут ли меня искать? Казалось бы, смысла нет. Ведь что замуж за того козла, что добровольно в лес — для отчима главным было от меня избавиться. Имелось только одно «но» — уж очень Ортей не любил, когда ему перечили. А я сейчас точно поперёк воли пошла…

Пока прикидывала так да эдак, добралась до ручья. Вышла почти к самым брёвнам. Подумала-подумала… Потом сняла башмаки. Стянула штаны. Хлопнула по ляжке, в которую немедленно впился голодный комар. И потрусила вдоль берега, в поисках спуска поудобнее. Съехала, чуть не потеряв котомку, в прибрежную тину. Выругалась. Кое-как выбралась на середину мелкого ручья. А потом двинулась дальше, вверх по течению. Бурча под нос и пытаясь отмахиваться от комаров, которых вокруг меня вилось уже целое облако. Дно под ногами было песчаным, с редкими камнями. Берега казались чёрными. А мои шаги, шлёпанье по воде — слишком громкими. А ещё мнилось, мерещилось, чудилось — что кто-то смотрит в спину из темноты. Вот сейчас отвернусь — а он как прыгнет! Страшно, очень страшно… Может, пока не случилось беды, вернуться? Сейчас часа три пополуночи, добегу, спрячусь в хлеву на сеновале, утром подою коров — никто и не заметит, что куда-то уходила.