— Прости, пожалуйста! В восемь тридцать нормально?

Марла дала отбой, а я попыталась вернуться к Тому Шульцу и Филипу Миллеру. Но на обеих линиях царила мертвая тишина.

Я прокралась обратно на третий этаж, пробралась в комнату Арча и осторожно тронула его за плечо. Никакой реакции. Тогда я начала будить его чуть более настойчиво. В знак протеста он высунул из-под одеяла сначала кулак, затем руку — в голубом рукаве своего любимого спортивного костюма. Я вздохнула. Через секунду рука Арча снова исчезла под теплым одеялом, прямо как голова черепахи — в панцире.

Спортивный костюм для Арча — неотъемлемая часть образа. Он не вылезал из него ни днем, ни ночью. Мой родительский долг и желание оправдать наличие обширного гардероба временами принуждали его переодеваться. Например, сменить грязный после игры зеленый костюм — на чистый, серый. После вчерашнего купания в бассейне с подогревом мне удалось убедить его надеть голубой. Не скрою — я сделала это для того, чтобы избежать споров об одежде в первый же день летней школы. Хотя, кажется, мне давно уже пора привыкнуть к тому, что мой ребенок проводит весь день в пижаме.

— Пора вставать, малыш!

— Ну, зачем, зачем, зачем? — стонал Арч, глубже зарываясь под одеяло. — Зачем мне надо вставать?

— Тебе пора в школу.

— Я не пойду, — глухо прозвучало из-под подушки. — Арч…

— Нет, нет и нет! Не пойду! Ненавижу я эту школу. И вообще, у меня должны быть каникулы. Уходи, мама.

— Ты ведь совсем ничего не знаешь об этой школе!

Он огрызнулся. Когда живешь в чужом доме, единственная трудно решаемая проблема — невозможность повысить при необходимости голос. Особенно если все спят. Я нагнулась ближе к подушке, туда, где, по моему ощущению, должно было быть его ухо.

— Арч, — мягко начала я. — Ты же сказал, что хочешь пойти.

Несколько секунд прошли в тишине. Я достаточно хорошо его знала, чтобы понять: он пересматривает стратегию. Но неожиданно я услышала у себя за спиной его голос:

— Пожалуйста, мам! Не заставляй меня!

Я резко повернулась — Арч радостно захихикал. Его движения были так незаметны, что я даже не уловила момента, когда он выбрался из кровати.

— Надеюсь, ты не исчезнешь снова, пока я тут с тобой разговариваю, — назидательно произнесла я.

Он посмотрел на меня исподлобья — белое в веснушках лицо, короткая, почти армейская стрижка (влияние генерала Фаркуара). Только Арч был таким бледным и худым, что напоминал скорее военнопленного. Я подала ему очки.

— Ты жестокая, — заключил он, водружая очки на нос и пронзая меня магнетическим взглядом карих глаз. — Никто из этих ребят и не подумает дружить со мной! Они играют в теннис, устраивают эти свои роскошные вечеринки… Но они никогда не приглашают к себе таких, как я.

— Это каких — таких?

Он отвел печальный взгляд в сторону:

— Не крутых. Вот каких… — Арч повернулся ко мне, но глаз так и не поднял. — Мне опять снились кошмары, — тем же тихим голосом сообщил он.

Прежде чем я нашлась, что ответить, он скрылся в ванной. Я вытаращилась на стену. Пышные розы веселеньких в цветочек обоев вытаращились на меня. По полочкам комнаты были разложены вещи, которые напоминали о доме: новенький инвентарь для фокусов Арча, его школьный рисунок и стеклянный стаканчик с игровыми костями.

Кошмары.

Я вспомнила одну ночь три года назад. Тогда Джон Ричард проколол шины моего фургона, разгромил мой почтовый ящик и забил им гол — воротами была моя входная дверь. Он был пьян в стельку. Арч спал, когда я ворвалась к нему в комнату, захлопнула дверь и подперла ее комодом, а потом громко орала до тех пор, пока Джон Ричард не ушел. Он никогда не причинял сыну никакого вреда. Однако Арч до сих пор видит ночные кошмары, в которых я умираю. Простота нашего дома в сравнении с неделей, проведенной во дворце Фаркуаров, показала нам с Арчем, что значит быть не богатыми и не крутыми. Тем не менее я совершенно уверена: у нас всё будет хорошо. Как только «Охранные системы Аспен-Мидоу» закончат работы в нашем стареньком доме, плохим снам придет конец.

— Послушай, Арч, — тихо начала я, когда он вышел из ванной. — Я собираюсь в Элк-Парк на бранч, а после встречаюсь с Филипом… — Я умолкла, чтобы поймать выражение его лица. Он закатил глаза — так скромно Арч выражал свое мнение относительно Филипа Миллера. — На кухне для тебя свежие черничные кексы. Марла уже скоро будет, минут через сорок.

Наконец-то он посмотрел мне прямо в лицо, и я смогла насладиться взглядом его больших карих глаз. За толстыми стеклами очков они смотрелись очень трогательно.

— Со мной все будет в порядке, — заверил Арч. — Не волнуйся.

Как только я повернула на Элк-Парк, по лобовому стеклу заколотили капли дождя. «Форд» я взяла у Адели, так как моему фургончику «фольксваген» до самого понедельника меняли сцепление. Всего двадцать минут, и я уже неслась по шоссе номер 203. А вы знаете, что это шоссе значительно возвышается над Аспен-Мидоу, а над уровнем моря — еще больше? Его широкие прямые полосы пролагают свой путь по косогору среди крутых обрывов. Вокруг — удивительной красоты холмы.

Я осторожно вела машину вдоль горных склонов, а потом, прибавив скорость, спустилась к долине, где пышной травой и кустами золотарника распустились луга. Они напомнили мне большую тарелку горячего сливочного масла, в котором тает молодой зеленый лук…

Я стиснула зубы. Топленое масло. Подается в соответствии со стандартами Государственного Института Холестерина. Как вообще можно было написать такое? Этот Пьер даже в меню не разобрался. Тогда я делала яйца со специями, а вовсе не под обильным соусом, как он выразился. И суп был — украшенный авокадо гаспачо. А лондонское жаркое я подавала с разными гарнирами, одним из которых был хрен со сметаной. И он даже не упомянул про зеленые бобы, приготовленные на пару…

Раззява и верхогляд! Возле одного из самых опасных обрывов я сбросила скорость. Нет, я разыщу этого Пьера, кем бы он ни был, даже если мне придется неделю пикетировать офис «Маунтен джорнал»!

Я заставляла себя смотреть на горы и наслаждаться пейзажем. В такие минуты полезно вспомнить, что люди специально едут сюда избавляться от стресса.

Горы, луга, Аспен-Мидоу, Элк-Парк — некогда прохладная летняя гавань для богатых жителей Денвера, до того как тут появилось шоссе, конечно. Именно сюда мы с Филипом ходили в поход на прошлой неделе. Мы дошли до самой школы Элк-Парк. Ее здание, отделанное лепниной, с неповторимой черепичной крышей, построили еще в начале века. Тогда это был элегантный отель. Как идиллически выглядела школа после короткого снегопада в тот беззаботный субботний день… Автоматические ворота, ограждающие зеленую территорию от прожорливых оленей, были открыты. Мы с Филипом безмолвно тащились вдоль грязной извилистой дороги и вдыхали свежий воздух. От таявшего на красной черепичной крыше снега валил пар, и это как-то смутно напоминало мне о пяти годах, проведенных в школе-пансионе на юге. Вплоть до прошлого года Элк-Парк тоже предлагал проживание учащихся. Филип спрашивал, почему бы мне не отдать туда Арча на дневное обучение, без ночевки, чтобы избавить его от огромных неуютных классных комнат средней общеобразовательной школы. Отличная идея! Почему бы и нет?.. Да я годами об этом мечтаю! Если б только Джон Ричард взял на себя оплату за обучение. Но мой бывший заявил, что я хочу отдать туда Арча лишь потому, что в душе я сноб. Тогда я не без уныния сказала Филипу, что частные школы похожи на деньги: начинаешь ценить их только тогда, когда теряешь. Он не мог не быть психотерапевтом даже в такой ситуации, и потому спросил, что я чувствую по этому поводу. «Ну а как ты думаешь, что я чувствую?» — ответила я.