– Чеши, – улыбнулся Илья, – только не забудь в комендатуру явиться, встать на учет и получить временную ксиву. С документами-то у тебя неважно?

– С документами засада, – согласился Николай. – Солдатская книжка ВСУ – не ахти какой документ. Оформлялся в Киеве, там и паспорт, и военный билет…

– Ладно, не грузись, поможем. Послушай… – Илья помялся немного, но все же решился спросить: – Ты в курсе о некоем заведении, так сказать… исправительного характера под городом Беленск? Там раньше был спортивно-оздоровительный лагерь, а сейчас… это самое заведение.

– «Олимпик», что ли? – нахмурился Николай. – Ну да, имеется под Беленском такой лагерь – там спортсмены к соревнованиям готовились или отдыхали после состязаний. У меня приятель там время неплохо проводил – баскетболист, его команду федерация баскетбола отправляла на эту самую… на рекре…

– На рекреацию, – подсказал Илья. – Да, приятель, я в курсе. Там и врачи приличные работали, тренеры, психологи. И с женским полом никаких проблем не было. Но я не про это, Николай. Там сейчас концлагерь, слышал о таком?

– В смысле? – опешил Калаченко. – Какой еще концлагерь? Это же у фашистов было?

– Фашисты и есть. Несколько сотен невиновных людей, обращаются с ними по-скотски, бьют, убивают, травят собаками, кормят червями, заставляют работать на стройке в Кашланах по двенадцать часов в сутки… Надзиратели – звери, охрана – цепные псы. Люди там долго не выдерживают, превращаются в скелеты. Все соки из них выжимают, а потом умерщвляют, или сами «коньки отдают», привозят новых. Идейных противников режима там крайне мало, основная масса – случайные люди…

– Да ну, мужик, ты что-то загнул, на Украине нет фашистских лагерей. Правые радикалы есть, но это… как бы их личное дело, не отражающее идеологию государства. Ты уверен, что ничего не перепутал, старлей?

– Две недели провел в этом лагере, – пробормотал Илья. – Рад бы ошибиться, но долговременными галлюцинациями пока не страдаю… Значит, не слышал ничего об этом «увеселительном» заведении?

– Да как тебе сказать… – Николай задумался. – Беленск – это вроде недалеко, но точной информации, тем более такой горячей, у меня нет. Под Беленском фигурирует некий фильтрационный лагерь, где содержат опасных сепаратистов, но там запретная зона, все засекречено. В Кашланах строят коттеджный поселок, но кто строит, для кого – не задумывался, старлей. И, опять же, охраняемая территория. Нам оно надо? Сочиняешь, поди, – шумно выдохнул он, – сказки рассказываешь. Я не говорю, что у нас сплошные ангелы, но это чересчур. Мерзко это, старлей, не верю. Ладно, не морочь мне голову, новую жизнь хочу начать, забыться. Работать буду, деньги зарабатывать. Может, стану еще преуспевающим предпринимателем. – Николай как-то неуверенно рассмеялся.

– Ладно, топай, – махнул рукой Илья. – Предпринимай, преуспевай. Не боишься, что ваши придут мстить за дезертирство?

– Не боюсь, – вяло усмехнулся Николай. – Устал бояться. Если найдут – постою за себя.

– Да неужели? – пробормотал Илья, включая передачу. – Ладно, двигай. Удачи тебе.

Он развернулся и покатил обратно в центр. Несколько минут Николай стоял в оцепенении, потом вышел из задумчивости и зашагал к калитке. Она оказалась закрытой на замок. Ключей у него, понятно, не было. Он растерянно осмотрелся. В доме через дорогу кто-то подглядывал за ними в окно. Знакомая фигура – баба Люба, жива еще, курилка старая. Как всегда, прилипшая к этому окну… Он помахал ей рукой – эта старая выдра никогда на зрение не жаловалась. Может, и узнала пропавшего два года назад соседа, но виду не подала, отступила в тень. Он нажал коленом на калитку в районе замка, и та, заскрипев, открылась. Замок проржавел – надо менять. Николай брел по саду, где царило раздолье сорняков – многие высотой в человеческий рост, под которыми скрылись грядки, клумбы и дорожки, и приходилось продираться, как через джунгли. Ключ от дома лежал, как водится, под горшком с засохшей пальмой – неподвластный ветру, сырости, холодам, воришкам. Прежде чем открыть дверь, он совершил вояж по периметру здания, отрывая доски, набитые на закрытые ставни. Поразительно, но дом не посещали! В этом был определенно добрый знак. Николай вошел внутрь, справившись с тугим замком, побродил по дому, раскрывая окна, чтобы выгнать дух застоя, затем поднялся на второй этаж. Мебели в доме осталось немного – мать, оставшись одна, устроила тотальную распродажу, чтобы собрать денег. Он бросил унылый взгляд на свою комнату, в которой уцелела кровать, снова спустился вниз и подошел к буфету. Он должен выпить, он просто обязан был это сделать! В дальнем углу буфета обнаружилась початая бутылка с мутноватым содержимым. Видимо, мать наливала грузчикам. Служба в армии научила подавлять брезгливость, Николай налил себе в пыльный стакан и, давясь, выпил. Хлопая дверцами шкафов на кухне, стал выдвигать ящики. Обнаружилась пачка задубевших макарон, древние сухари, печенье. Щелкнув выключателем, он сделал удивительное открытие – в доме есть свет! Это было потрясающе! Неужели действительно война закончилась? Пошарив по карманам, вытащил из-за подкладки защитной куртки запрятанную на черный день пачку гривен. Пересчитал, поморщился. Но деваться некуда – чтобы выжить в этом мире, надо работать. В целом дом произвел на него удовлетворительное впечатление.

Николай вышел во двор, долго бродил по заросшему саду. Увидел валявшиеся на земле старые перчатки и, надев их, принялся вырывать сорняки. В результате обозлился, выпил еще горилки. В надворном гараже не оказалось ничего интересного. Пол был устлан ржавой жестью, завален какой-то трухлявой древесиной. Этим гаражом отец не пользовался – для хранения машины имелся комфортабельный гараж под домом. Зачем его отец вообще построил? Мама возражала, а ему приспичило. Даже ругались по этому поводу. Отец еще шутил, подмигивая сыну: выслушай, мол, женщину, сделай наоборот и прячься. Ничего, Николай приспособит его под свои нужды, не пропадет батянин скорбный труд. Профлист на ограде держался, никто не пытался его сломать или похитить. Он обошел периметр, оценил качество и прочность конструкции. Сетка-рабица на границе с Куликами тоже держалась. У соседей огород зарос буйными сорняками. Кусты подступали к самой ограде, служа идеальной маскировкой. Там никто не жил, во всяком случае не подавал признаков жизни. Николай заглянул в баню и в сарай – везде запустение, требуется ремонт или вообще снос. Порадовал только гараж под домом. В нем все оставалось, как при отце, не считая плотного слоя пыли. «Нива» цвета мокрого асфальта – как новенькая. Он притащил два ведра воды, вымыл ее. Нашел среди канистр одну с бензином, слил в горловину. Залез под капот и поднялся вполне удовлетворенный. Молодец, отец, до самой смерти поддерживал машину в рабочем состоянии. Поменять несколько расходников – и долгие годы еще пробегает. Надо бы на могилку к нему сходить…

Николай запер калитку, заделал проволокой дыры в сетке. В принципе, все было в норме, могло быть хуже. Он чувствовал себя безмерно уставшим. Заперся в доме, поднялся в родительскую спальню, растянулся на кровати. Продать ее маманя не смогла или не решилась. Со стены на него смотрели родители – молодые, и сам он – неоперившийся, гримасничающий школьник. Было в их взгляде что-то укоризненное. А может, показалось. Он отвернулся, чтобы не смотреть на них, и его тут же сжали в тугие тиски объятия Морфея…