Маллой. Вы ей передайте, и сами увидите ее реакцию. Могу поспорить, она прикажет подать шампанское.

– Мисс Кросби нездорова, – произнес он бесцветным голосом, словно читая скверную роль в еще более скверной пьесе. – Она больше не принимает.

– Прямо как мисс Отис?[2]

Эти слова он пропустил мимо ушей.

– Я передам ей, что вы заходили. – Слуга начал закрывать дверь, но не заметил моей ноги и вздрогнул от удивления, когда понял, что дверь не затворяется.

– Кто за ней ухаживает? – спросил я, улыбаясь.

В его глазах отразилось недоумение. Жизнь его уже столько времени текла тихо и безмятежно, что он разучился справляться с чем-то из ряда вон выходящим.

– Медсестра Герни.

– В таком случае я хочу увидеть медсестру Герни, – заявил я и навалился на дверь.

Если его мышцы и были когда-нибудь крепкими, теперь они ослабли от отсутствия нагрузок, избытка сна и сигарет и частых походов в погреб. Перед моим напором дворецкий не устоял, словно юное деревцо перед бульдозером.

Я оказался в непомерно большом холле, на другом конце которого располагалась широкая лестница, поднимавшаяся на просторную полукруглую галерею, где находились жилые комнаты. Примерно на середине лестницы застыла одетая в белое фигура – медсестра.

– Все в порядке, Бенскин, – сказала она. – Я сама разберусь.

Высокий, тощий дворецкий, кажется, с радостью удалился. На прощание он бросил на меня короткий, полный недоумения взгляд, а затем по-кошачьи бесшумно пересек холл, прошел через длинный коридор и скрылся за обитой сукном дверью.

Медсестра спускалась по ступенькам не спеша, как будто сознавая, что на нее приятно смотреть, и ей это явно нравилось. Я и смотрел во все глаза. Она словно явилась из музыкальной комедии – от такой сестрички температура подскакивает каждый раз, когда ее видишь. Блондинка с алыми губами и голубыми тенями на веках, такая сексапильная штучка, настоящая симфония чувственных изгибов, такая же яркая, живая и жаркая, как пламя ацетиленовой горелки. Если ее когда-нибудь приставят ухаживать за мной, я проведу в постели остаток своих дней.

Вот она оказалась на расстоянии вытянутой руки от меня, и мне пришлось сделать изрядное усилие, чтобы не потянуть к ней руки.

По выражению ее глаз я догадался, что она сознает произведенное на меня впечатление, и мне показалось, что я заинтересовал ее не меньше, чем она меня. Длинным пальчиком с заостренным ногтем она заправила под шапочку выбившуюся кудряшку. Старательно выщипанная бровь удивленно поднялась. Тронутый алой помадой рот изогнулся в улыбке. Зеленовато-голубые глаза с накрашенными ресницами смотрели встревоженно и с надеждой.

– Я собирался повидаться с мисс Кросби, – сказал я. – Слышал, она нездорова.

– Так и есть. Боюсь, она настолько нездорова, что не принимает посетителей. – У медсестры оказалось глубокое контральто, от звука которого у меня завибрировало в позвоночнике.

– Как скверно, – сказал я и окинул быстрым взглядом ее ноги. У Бетти Грейбл[3] ноги, может, и получше, но не намного. – Я только что приехал в город. Я ее старинный приятель. Понятия не имел, что она так сильно больна.

– Она болеет уже несколько месяцев.

У меня сложилось впечатление, что беседа о хворях Морин Кросби не вполне соответствует нраву медсестры Герни. Это было всего лишь мое впечатление. Возможно, я ошибался, однако едва ли.

– Надеюсь, ничего серьезного?

– Да, ничего серьезного. Ей просто нужно побольше отдыхать и соблюдать покой.

Если бы медсестра Герни осмелилась, она сейчас зевнула бы от скуки.

– Что ж, здесь достаточно спокойно, – сказал я и улыбнулся. – Подозреваю, для вас даже слишком спокойно?

Именно этого она и ждала. Было видно, что она уже готова рвануть с места в карьер.

– Спокойно? Да меня как будто в гробнице Тутанхамона замуровали! – воскликнула она, но затем вспомнила, что ей полагается быть сестрой милосердия в лучших традициях Флоренс Найтингейл[4], и зарделась. – Наверное, мне не следовало так говорить, да? Это было не очень-то благопристойно.

– Вам не обязательно вести себя со мной благопристойно, – заверил я. – Я простой беззаботный парень, который становится еще проще от двойного скотча с содовой.

– О, так это очень мило.

В ее глазах застыл вопрос, и в моих она прочитала ответ. Она вдруг захихикала:

– Если вам пока нечем заняться…

– Как говорит один мой старый приятель: «Чем бы этаким тогда заняться?»

Выщипанная бровь снова приподнялась.

– Думаю, я могла бы ему подсказать, если ему действительно интересно.

– Лучше подскажите мне.

– Как-нибудь подскажу. Если в самом деле хотите выпить, пойдемте. Я знаю, где спрятан скотч.

Я последовал за медсестрой Герни из холла в просторную комнату. При каждом шаге она слегка покачивала бедрами, выразительно и сознательно. Ягодицы так и перекатывались под облегающим форменным белым платьем. Я мог бы шагать за ней весь день, наблюдая за ее походкой.

– Садитесь, – предложила она, указав на козетку длиной в восемь футов. – Я сделаю вам коктейль.

– Отлично, – отозвался я, опускаясь на пружинные подушки. – Но при одном условии. Я никогда не пью один. Я в этом смысле весьма щепетилен.

– И я тоже, – сказала она.

Я наблюдал, как она извлекает из укромного уголка в якобинском буфете[5] бутылку «Джонни Уокера», стаканы на две пинты и содовую.

– Можно было бы достать и лед, но тогда придется просить Бенскина, а мне кажется, что мы пока вполне обойдемся без Бенскина, или я не права? – спросила она, поглядывая на меня сквозь ресницы, похожие на заостренные прутья ограды.

– К черту лед, – сказал я, – и будьте осторожнее с содовой. Эта субстанция может погубить хороший виски.

Она налила в каждый стакан на три дюйма скотча и добавила по чайной ложке содовой.

– Как вам такая пропорция?

– Выглядит отлично, – подтвердил я, с готовностью протягивая руку. – Наверное, мне лучше представиться. Я Вик Маллой. Для друзей просто Вик и на «ты», а все хорошенькие блондинки входят в число моих друзей.

Медсестра Герни уселась, не потрудившись одернуть подол платья. У нее были красивые коленки.

– Ты первый гость за пять месяцев, – сказала она. – Я уже начала подумывать, не проклятое ли это место.

– Судя по виду, вполне возможно. Ты не просветишь меня по этому поводу? Когда я был в этом доме в последний раз, здесь не было и намека на запустение. Неужели больше никто здесь не работает?

Она пожала изящными плечами:

– Ты же знаешь, как бывает. Всем просто плевать.

– И насколько же плоха Морин?

Она надула губки:

– Слушай, может, поговорим о чем-нибудь еще? Мне так надоела Морин.

– Ну, не назову ее своей мечтой, – заявил я, пригубив скотч (его крепости хватило бы, чтобы прожечь дыры в шкуре бизона). – Но когда-то мы с ней были