Момент дарения этого сокровища остался в моей памяти надолго. Я болталась в гамаке, разглядывала надоевшую книжку с картинками, когда Анна Васильевна с благостной улыбкой презентовала мне куклу с чемоданчиком. Я угрюмое сказала: «Спасибо». Внимательно рассмотрев и куклу, и содержимое чемоданчика, подошла к Анне Васильевне, занятой курением, чаепитием и беседой с теткой Лилей о том о сем. Я спросила Анну Васильевну, на какое время она дала мне с куклой поиграть. Анна Васильевна не поняла вопроса. Она удивленно на меня посмотрела, а потом рассмеялась и небрежно бросила: «Деточка, это подарок», — и махнула рукой: дескать, не мешай нашему занимательному общению. Я от счастья ошалела.

На детскую площадку я пришла улыбаясь. В одной руке была кукла, а в другой — чемодан с кукольным барахлом. Меня распирало от радости. Меня распирало от гордости. Меня распирало от чувства превосходства. И от чувств этих впервые казалась себе не одинокой.

Игравшие в дочки-матери Лена, Валера, сестры Наташа и Валя равнодушно меня приветствовали. У всех были замечательные красавицы куклы. Я села рядом с девочками. Наконец-то эти курицы обратили внимание на то, что у меня новая кукла.

Надо же, тебе купили новую куклу, — фыркнула Наташа. — Дай посмотреть. — Она взяла куклу, повертела в руках.

— Она не музыкальная? — поинтересовалась Валя.

— Нет, — сказала я, — зато она — с приданым, — и раскрыла молнию на чемоданчике.

Девчонки стали ворошить кукольную одежду, разглядывать.

Первоначальное их тихое изумление сменилось несдерживаемыми криками восторга:

— Ой! Посмотри, какое платьице! А это же, смотри, это же шапочка! Такая маленькая вязаная шапочка! И шубка!

Только Валера молчала. Поджав губы, она перебирала одежду и вдруг, взяв колготки с узором, сказала:

— Они мне — нравятся. Подари!

— Нет! Мне они самой нужны! — сказала я.

…Когда я пришла домой и вновь разложила кукольный гардероб, то обнаружила отсутствие злополучных колготок, белых льняных брюк и черного вечернего платья. Зареванная, с гнетущим чувством утраты, я едва заснула.

На следующий день спозаранку ко мне прибежала Ленка. Виновато на меня посмотрела и протянула скомканное в руке кукольное вечернее платьице.

— Ага, так вот кто у меня все забрал! — выкрикнула я.

— Нет! Это все Валька и Валерка! Они договорились. Хотели и это платье своровать. А я его у себя спрятала.

— Ты все врешь! — сказала я. — Ты все врешь! Потому что это ты у меня украла и платье, и колготки, и брюки. Зачем это барахло Валерке — у нее много игрушек. Ей родители все, что она хочет, покупают.

— Нет, я не вру. Это правда, и сегодня, я слышала, Валька и Валерка договорились украсть курточку и вязаную шапочку.

— Неправда, я сейчас же спрошу у них, — сказала я и, вырвав из рук Лены кукольное платье, побежала к Валере и Вале.

— Это правда, что вы у меня кое-что украли? — крикнула я.

Девочки изобразили притворное удивление.

— Да ты что, — словно переживая потрясение, сказала Валя, — совсем уже?

— Вот еще, подумаешь, появилась у нее наконец-то нормальная игрушка, так она давай теперь воображать. Нужны мне твои колготки! Мне, между прочим, папа покупает фирменные одежки для кукол, а не какая-нибудь там тетя шьет. И вообще, что это значит? Ты что, думаешь, что я воровка?

— Я ничего не думаю. Просто у меня нет колготок. А вчера ты просила их тебе подарить, — сказала я.

— Пошла ты вон! — резким, громким голосом сказала Валера. — Что — не поняла? Пошла вон отсюда! — повторила Валера.

Я неуклюже развернулась и пошла обратно домой. Я шла и не могла сдержать слез — обильно они катились по моему лицу.

Благодаря недолгому размышлению, в тот вечер я пришла к неожиданному выводу: оказывается, получить желаемое просто. Вот Валерка захотела эти чертовы колготки, запросто их взяла и вещью этой теперь в свое удовольствие пользуется. Следовательно, если чего-то хочешь, то, не мешкая, не маясь размышлениями, — иди и возьми это.

Таким образом, благодаря утрате я многое приобрела. Я стала обладательницей всех тех игрушек, о которых мечтала. Я своровала всех резиновых индейцев у Андрея, украла сиамского плюшевого кота у Вали, у Валеры сперла белого Чебурашку и заводного медведя с гармоникой, у Маши — собачку из прессованного поролона. Не пощадила я и Ленку: у нее был конфискован атласный матрасик — по размеру он идеально подходил для моей куклы.

Труднее всего было похитить у Саши грузовик. Именно на нем я и погорела. Саша обнаружил пропажу и никак не мог успокоиться. Ужасно горевал. И мне вдруг стало его жалко — я вернула игрушку. Возвращение пропажи обставила весьма неумело: дескать, шла-шла и вдруг нашла его в кустах. Но Сашка оказался противным — обвинил меня в воровстве. Всем расстрепал, что скорее всего — я и есть причина исчезновения игрушек.

Валя и Валерка тут же предъявили мне свои претензии, к ним присоединились Маша и Ксюша. Но я — стойко отпиралась. Хватит мне жалости, проявленной к Сашке. Если сделал что-то кому-то или чему-то вопреки — не колись до последнего. Это было второе полезное правило, которое я из этой истории вынесла. На коллективное заявление детей, что однажды все вместе соберутся, ворвутся ко мне в дом, все там переворошат и найдут свои игрушки, я лишь криво улыбнулась.

Дети нажаловались своим родителям. Те, в свою очередь, пожаловались тетке Лиле. Тетка проявила вдруг несказанную крепость духа — стала за меня горой: она и думать не хотела, что я могу быть воровкой.

Я испугалась, что девчонки действительно могут ко мне ворваться и обнаружить свои игрушки. Я спрятала украденное в сундук с бельем. К тому же в качестве конспирации я попыталась игрушки эти замаскировать: перекрасила белую собачку Ксюши в ярко-красный свет. От этого зверь стал совсем некрасивым. Но одновременно это была та же самая собачка, но теперь — испорченная. Осознав свою оплошность, я не слишком-то расстроилась. Неожиданно для себя получила новые, приятные ощущения. Нанося урон игрушкам, я воображала, что калечу их бывших хозяев. Так, мстя Валерке, я с превеликим удовольствием отрезала уши ее белого Чебурашки, а заводного мишку бросила в воду и держала его там до тех пор, пока механизм безнадежно не заржавел. Прессованную из поролона собачку Маши я ногтями разорвала на мелкие-премелкие кусочки. Вещи эти мне было не жалко, напротив, имея теперь сломанные игрушки, я чувствовала себя одной их тех избалованных детей, что ничуть об игрушках не заботятся, позволяя себе их ломать, потому как через несколько дней родители купят новую забаву.

Едва я достигла более или менее самостоятельного возраста, так сразу же осуществила давнее свое мечтание: приобщилась к одинокому скитанию по пустынным пляжам. Не то чтобы это доставляло мне удовольствие. Я казалась себе безликой, затерянной песчинкой. Я сливалась с окружающим миром. Я была зноем и маревом, испариной на коже моря, мифической саламандрой, возникшей от танца солнечных лучей по раскаленным камням.