А мне хотелось одного – исчезнуть и вычеркнуть из памяти войну. Мне претило постоянно обсуждать ее в интервью. Меня тошнило от собственного лица в новостях и литературных программах. Я мечтала забыться.

Вот почему мне так не терпелось увидеть Объекты.

Десять тысяч лет назад солнечная система, известная ныне под названием Галереи, была отдаленным и непримечательным уголком – одним из мелких желтых солнц с семью самыми обыкновенными планетами. А примерно около десяти тысяч лет назад из этих планет изваяли – никто не знает, кто и зачем, – семь гигантских скульптур.

Открывшие их спустя шесть тысячелетий люди назвали скульптуры соответственно их виду. Считая от солнца, они стали именоваться: Слезинка, Зигзаг молнии, Мозг, Перевернутый город, Додекаэдр, Пылающий кубок и Сломанные часы.

Их предназначение так и осталось тайной. Но я надеялась позаимствовать у этих переживших столько тысячелетий изваяний масштаб для оценки своей личной истории. Обдумывая и перелагая мысли в стихи, я рассчитывала увидеть прожитую горстку дней на фоне тысячелетий и тем изгнать из них боль. Может быть, рассматривая Объекты молодыми глазами Адама, я сумела бы этого добиться.

Сначала мы должны были подойти к Мозгу – широкому овоиду размером с Марс. Он, как и остальные Объекты, был прежде в разумном приближении шарообразным. А потом скульпторы посредством некой немыслимой техники изменили его форму и прорезали на поверхности глубокие извилины. Самые большие из них представляли собой ущелья, маленькие не превышали нескольких сантиметров в ширину. Все вместе складывалось в замысловатый всепланетный лабиринт изысканной сложности, не имевший с виду ни начала, ни конца, ни входа, ни центра.

Я планировала еще полчаса провести в бассейне, наблюдая за приближением к Мозгу в окно. Надеялась, что вода расслабит напряженные мышцы плеч и шеи, смоет усталость. Когда подойдем ближе, поднимусь в каюту и разбужу Адама. Мы оденемся, позавтракаем суши и чаем на обзорной палубе в передней части корабля, где под прозрачным куполом соберется смотреть на близкую планету большинство пассажиров и членов экипажа.

Я почти задремала, когда вода вокруг меня колыхнулась. Первое впечатление было приятным, словно качаешься на родительских руках. Но второй толчок, сильнее первого, вырвал меня из полудремы и заставил ухватиться за бортик бассейна. Мигнул свет. За окном промелькнул рой светлячков.

Торпеды!

Нас атаковали, но кто? И почему нет сигнала тревоги? Почему мы не уклоняемся?

Отключились двигатели, прекратили работу кондиционеры воздуха. Наступившее молчание было страшнее любого грохота.

Я вылетела из воды, подхватила халат. Из сауны показалась пара озадаченных подростков, но я проскочила мимо них в коридор. На раздумья не было времени. И предупреждать других некогда. У меня, вполне возможно, осталось всего несколько минут жизни, и за это время я должна была кое-что успеть.

Дребезжал электрический вентилятор. Здесь, на экваторе, воздух был раскаленным. От влажности рубашка липла к ребрам, и я завидовал жителям северных, более прохладных областей планеты. Вонь джунглей за периметром аэродрома просачивалась даже в закрытую дверь. Я задумчиво разглядывал лежавший на столе пистолет. Маленький, компактный, эффектный на вид: загогулина из черного металла с сенсорным спуском и небольшой прорезью на рабочем конце. Еще день в этом гнусном нужнике, и я сорвусь, пристрелю кого-нибудь – хорошо, если не самого себя.

Галстук я давно распустил, но теперь трясущимися руками сорвал его вовсе и запихнул в ящик стола. Двухмерная карта окрестностей на стене изображала отмеченные булавками и цветными наклейками расположения войск и главных стратегических целей – все предположительные, на основании догадок наших пилотов. Какой здесь всюду примитив! Я бы отдал левое яйцо за приличный спутниковый обзор линий фронта, но правительственные войска сбивали все запущенные нами спутники. А я был не так богат, чтобы попусту сжигать свои запасы. Даже замены грузовых самолетов – дребезжащих, с алюминиевой обшивкой – приходилось ждать от четырех до шести недель, а тем временем наши союзники в горах считают каждую пулю и затягивают пояса на пустых животах.

Никуда не денешься от жестокой истины: для разведки Конгломерата здешняя гражданская война просто не числится в приоритетах. С расстояния в сотню световых лет она выглядит мерзкой провинциальной склокой. Мы тайно снабжали повстанцев оружием, продовольствием и медикаментами, но этим наше участие и ограничивалось. Послав пару «ятаганов» и несколько тысяч наземных войск, штабные чины могли бы покончить с заварушкой в считаные часы. Увы, планета лежала на линии между Конгломератом и Внешней группировкой, поэтому приходилось укрываться под крышей гражданских организаций. Для всей вселенной за пределами этого грязного шарика я представлял благотворительную компанию, располагающую семью пилотами и двумя дюжинами механиков для поставок гуманитарных грузов беженцам, сорванным войной с родных мест. В действительности сбрасываемые нами товары только затягивали партизанскую войну, дестабилизируя целый регион.

Я вытер лоб рукавом. За все время, что я здесь, ни разу не чувствовал себя чистым. Даже холодный душ помогал ровно настолько, сколько под ним стоишь. Выйдешь – и в ту же секунду снова начинаешь потеть.

Подрагивающим пальцем я стукнул по пистолету и подтолкнул его вращательным движением. Раскрутившись, пистолет заскрежетал по изрытой оспинами и помятой металлической столешнице.

В ящике, где лежал теперь мой свернутый галстук, скрывался еще и чистый пластиковый пакетик с тремя палочками барракудовой травки – местного легкого наркотика. Я сунул одну в рот и прикусил, позволив горькому соку смешаться со слюной.

Пожевав корешок, я немного расслабился. Руки перестали дрожать, но никуда не делась бесконечная скука административной рутины, размеченная моментами оглушительного ужаса – как на прошлой неделе, когда я прятался под этим самым столом, пока правительственный дрон разносил аэродром.

Пистолет замедлил вращение и остановился, нацелившись стволом мне в брюхо. Секунду-другую я воображал, как он выстрелит – из-за неисправности или от сотрясения. До вербовки в разведку я служил в полиции и навидался случайных пулевых ранений и самострелов. Легко представил, как оружие, отброшенное отдачей выстрела, летит в заднюю стену, дульная вспышка опаляет влажный подол моей рубахи, пуля сверлит кожу и мышцы и голова запрокидывается на спинку кресла, а само кресло раскачивается на рессорах.

У меня дернулся левый глаз.

Это, во всяком случае, был бы выход. Только вот вопрос: сколько времени мой труп будет плесневеть в кресле, пока кто-то зайдет справиться обо мне? В такую жару все быстро гниет. Пилоты уже получили расписание на неделю – если ничего не случится, меня не хватятся несколько дней.

Я пососал корешок и снова раскрутил пистолет. Час спустя я все еще крутил его, когда в кармане загудел планшет.

Меня так давно никто не вызывал, что я не сразу сообразил, откуда исходит звук. После второго гудка вытащил и активировал экран.