то время еще не было дискуссий на тему о том, можно ли красить губы, носить галстуки, пить пиво, ходить в рестораны, целоваться и танцевать. Дискуссии начались позже, в период нэпа, когда для них появилось свободное время. Правда, в двадцатом году союз молодежи Фофанской волости уже принял резолюцию «отменить танцы до конца гражданской войны». И все же вопросы эти не стояли с такой остротой, как позже, а мудрый Вася Алексеев однажды сказал, что ежели задача союза — влиять на молодежь, то пусть лучше она танцует в юнкомовских клубах, чем в буржуазных. Девчата надевали модные туфли «вера» и танцевали с солдатами или матросами под гармошку или духовые оркестры.

Удивительно чистые по своей натуре, юнкомы исключали из разговоров между собой тему любви, а если вздыхали, то тайно. Они вообще отличались целомудренной сдержанностью. Среди них даже действовал неписаный закон, что, если юнком, «не дай бог», обзаведется семьей, он выбывает из союза молодежи и может посещать собрания лишь на правах гостя. А природа брала свое. Ведь даже во время революции и гражданской войны в брошенных садах цвели яблони, а по осени тяжелые, налитые плоды шлепались на землю.

Юнкомы не только мерзли и ходили в атаки — они смеялись, сочиняли стихи, влюблялись и, несмотря ни на что, женились и мечтали о светлых днях, во имя которых боролись и до которых очень хотели дожить.

* * *

Вот и весь рассказ о «братишках» и «сестренках» первых лет революции. Юных коммунаров породило то время, но они не ушли вместе с ним в прошлое. Нам с вами они очень многое оставили: честность, бескомпромиссность, чистоту стремлений, ясность помыслов — оставили щедро и не жалеючи; нам с вами и пользоваться этим богатым наследством.

1967 г.

РАБФАКОВЕЦ

Кто придумал рабфак — неизвестно. Был такой парень Федька Иванин, ходил в солдатских ботинках без шнурков и работал слесарем на «Дуксе», где должны были делать аэропланы и велосипеды. Ни черта, конечно, не делали: разруха. Да и специалистов было немного: по всей России на каждых сто рабочих приходилось по 0,98 инженера, в пятьдесят раз меньше, чем, скажем, в Швеции. Официальной статистики Иванин не знал, а просто в глаза не видел живых «спецов». Заменить их не мог: сам учился читать по вывескам.

Летом 1918 года был подписан декрет «О правилах приема в высшие учебные заведения». Федька Иванин мог без экзаменов идти в любой вуз страны, хоть в Московский университет, и никто не смел спрашивать у него никаких документов, кроме удостоверения личности. Учился Иванин в гимназии или не учился — не ваше дело! Как представитель господствующего класса, достигший шестнадцатилетнего возраста, он имел право на лекции по высшей математике и на диплом специалиста.

Но каждому было ясно: без таблицы умножения даже Ломоносову в университете делать нечего.

В ту пору существовали в городах разнообразные «курсы знаний»: платные и бесплатные, частные и государственные, трехмесячные и двухнедельные. Училась на курсах публика разная, по преимуществу обеспеченная, таких, как Федька, двое на группу, да и те подумывали бросить. По десять часов в день Иванин вкалывал слесарем, кое-как зарабатывая на жизнь, потом бежал домой, сбрасывал спецовку и еле-еле успевал на занятия. Жил он на сеновале у земляка-извозчика, который, несмотря на знакомство, все же драл с него приличные деньги.

Декрет был, конечно, прекрасен, но не грел пока Федьку Иванина.

А математику на курсах преподавал Н. А. Звягинцев — большевик, командир красногвардейского отряда, ученый-подвижник.

Чего хотел Иванин? Он хотел спокойно и наверняка готовиться в вуз, получая стипендию и живя в общежитии. Чего хотел Звягинцев? Он хотел, чтобы воспользоваться декретом мог именно Федька Иванин.

Идея рабфака носилась в воздухе.

В начале 1919 года Н. А. Звягинцев организовал при Московском университете рабочий факультет. Чуть раньше появился рабфак при Коммерческом институте имени Маркса. Чуть позже — еще четырнадцать рабфаков. Дело решительно поддержал Наркомпрос: двадцать семь, сорок пять, пятьдесят девять рабфаков за полтора года — в тридцати трех городах страны!

Для тысяч других Иваниных их придумали десятки других Звягинцевых. Вот почему трудно назвать одного автора. Правильней сказать, что рабочие факультеты рождены логикой революции.

Никто не скрывал их классовой сущности. А. В. Луначарский назвал рабфаки пожарными лестницами, приставленными к окнам вузов, по которым поднималась к высшему образованию рабоче-крестьянская молодежь.

Это было и справедливо и необходимо.

Необходимо потому, что в России было всего лишь 112 тысяч человек с высшим образованием — очень мало вообще и тем более перед лицом грандиозных задач. Трудовому народу нужна была своя трудовая интеллигенция, без которой невозможно ни восстанавливать промышленность, ни делать культурную революцию, ни строить социализм.

С другой стороны, именно в России массы народа, по выражению В. И. Ленина, были ограблены в смысле образования, света и знания. По самой высокой справедливости, во имя которой и совершилась революция, народу следовало вернуть то, чего он был прежде лишен.

Итак, если мы хотим сами знать и другим напомнить, как начиналась наша советская интеллигенция, надо открыть историю на странице, озаглавленной «Рабфак».

ПРИЕМ осуществлялся круглогодично. Конкурса, понятно, не было — приходил человек, говорил, как пароль, два слова: «Хочу учиться», отзывом было: «Давно пора».

Позже появились более строгие условия приема. Кандидат должен был иметь не менее трех лет рабочего стажа, и от него требовались знания четырех действий арифметики и «хорошая грамотность»: умение читать и писать.

Но во всех случаях он обязан был предъявить направление фабзавкома или партийной и комсомольской ячейки. Удостоверяем, писалось в направлении, что поступающий на рабфак не какой-то нэпман, не буржуй, а истинный пролетарий, твердо стоящий на платформе Советской власти.

Выпуски старались приурочить к началу учебного года в вузах, причем рабфаковцы имели право преимущественного поступления. В начале тридцатых годов сложилась ситуация, при которой попасть в институт, минуя рабфак, стало практически невозможным.

СРОКИ ОБУЧЕНИЯ полностью подчинялись главной идее: быстрей, быстрей, быстрей! В 1921 году даже были «ударные семестры», и приблизительно так же, как мы брали обязательства выполнить пятилетку в четыре года, брались обязательства выучить географию за три часа вместо положенных двенадцати. Самый первый выпуск рабфаковцев Московского университета был «укороченный»: сорок человек проучились девять месяцев. И даже это считалось роскошью, в пример приводился другой рабфак, сумевший обернуться за девяносто дней.

Формально рабфаковцы получали образование, приравненное к среднему, но фактически были далеки от него. И хотя их потом принимали в вузы и академии, они проливали тысячи потов, чтобы держаться «на уровне». Конечно, это не каждому удавалось, кто-то оставался безграмотным, с ним мучились потом долго, до