Слова мои были не только маской, призванной скрыть сожаление, но и реверансом в адрес истины. Сколь бы хорошо я ни знала (или полагала, будто знала) самого Сухайла, я почти ничего не знала о нем – ни имени отца, ни родового имени, ни даже названия его родного города.

Как будто подслушав мои мысли, Том сказал:

– Осмелюсь предположить, что среди археологов Сухайлов намного меньше.

– Да, если допустить, что он еще не оставил археологии, – со вздохом заметила я. – У меня сложилось отчетливое впечатление, что после смерти отца некий долг призвал его домой. Возможно, ради этого долга он был вынужден поступиться собственными интересами.

Несмотря на всю сдержанность тона, слово «вынужден» выдало меня с головой: когда-то я ради родных на время отреклась от своих интересов, и эти «серые годы», как я их назвала, оказались ужаснейшим периодом моей жизни, если не считать времени, проведенного в скорби по мужу, Джейкобу. Зная, сколь страстно Сухайл влюблен в свою работу, я и вообразить не могла, что он откажется от нее без колебаний.

– Можно будет навести справки, – мягко сказал Том. – Какой от этого вред?

Пожалуй, это могло бы смутить Сухайловых родных, но я никогда в жизни их не видела и ничего о них не знала, а потому тревоги за их чувства не испытывала. Однако и давать волю надеждам только затем, чтобы они тут же рухнули, не стоило.

– Наверное, никакого, – согласилась я, и Том был настолько любезен, что позволил мне не продолжать.

* * *

По возвращении домой, на Харт-сквер, времени на меланхолию не осталось. Через полторы недели нам предстоял отъезд, и нужно было спешить. Велев горничной взяться за ревизию моего дорожного гардероба, я прошла в кабинет, дабы решить, какие книги следует взять с собой.

С годами кабинет стал для меня источником душевного спокойствия и радости. Элегантностью кабинетов некоторых джентльменов он не отличался; пожалуй, кое-кто счел бы его «захламленным». Помимо книг, здесь хранились мои рабочие дневники, карты, наброски и завершенные картины, собранные в экспедициях образцы и множество безделушек, привезенных из путешествий. Поверх стопок бумаг покоились морские раковины, собранные Джейком, одну из книжных полок подпирала копия яйца, вывезенного с Рауаане. (Вырезанный из окаменевшего белка настоящего яйца огневик до сих пор втайне хранился на самом верху платяного шкафа, хотя несколько обломков я за это время огранила и продала.) Высоко на стене, над книжными полками, красовалась неровная вереница гипсовых слепков окаменевших следов доисторического дракона, год назад обнаруженных Конрадом Вигфюссоном на юге Отоле.

На столе – там, где я оставила его с утра – лежал крупный коготь. Присланный неким охотником за окаменелостями из Ишнаца, этот коготь являл собой неразрешимую загадку. Приславший оценивал его возраст в десятки тысяч лет, если не более. Изумительная возможность заглянуть в далекое прошлое драконов… конечно же, если допустить, что коготь действительно принадлежал дракону. Соответствующих ему костей, обычно помогающих в классификации образцов, охотник за окаменелостями рядом не обнаружил. В этом случае подсказкой могло послужить само отсутствие костей: если владелец когтя принадлежал к «драконам настоящим», естественно, кости его распались, не успев окаменеть. (Да, естественная консервация драконьей кости возможна, но необходимая для этого химическая среда встречается в природе так редко, что кости древних драконов науке почти неизвестны – какое бы множество шарлатанов и жуликов ни уверяло вас в обратном.)

Итак, допустим, это мог быть дракон. Но в таком случае – дракон чудовищной величины, рядом с которым крупнейшие из современных пород казались бы карликами: длина когтя от основания до острия лишь самую малость не достигала тридцати сантиметров. Том высказал предположение, что размер когтя мог не соответствовать величине прочих частей тела дракона, и с точки зрения биологии это вполне возможно, однако каким могло быть назначение столь огромного когтя – остается загадкой по сей день. Охота? Самозащита? Привлечение самок? Догадок много, но фактов – ни одного.

На самой высокой полке в кабинете стоял ящик. Его невзрачная наружность наталкивала на мысль, будто внутри нет ничего интересного, однако под его крышкой, втайне от всех, кроме нас с Томом, хранилось величайшее из моих сокровищ.

Убедившись, что дверь заперта, я сняла ящик с полки и подняла крышку. На дне лежали комья застывшего гипса, скрепленные меж собой проволокой. Возможно, читавшие предыдущий том моих мемуаров помнят: то был гипсовый слепок полостей внутри окаменевшего яйца с Рауаане – пустот, некогда занятых телом зародыша.

К несчастью, слепок был слишком хрупок, чтоб рисковать везти его морем в Ахию, и притом в буквальном смысле уникален. Я изучала его сотню раз, зарисовала со всех мыслимых углов и вполне могла взять с собой эти рисунки, но непосредственного наблюдения не заменит ничто, а потому я оглядела его в последний раз, стараясь запомнить каждую мелочь.

Я была уверена, но пока не могла доказать, что он наглядно подтверждает существование некоего неизвестного нам, ныне вымершего вида драконов, действительно прирученного древними драконианами, как говорится в легендах. Благодаря неподатливости большинства драконьих пород, эти легенды считались в лучшем случае сомнительными, однако сей утраченный вид вполне мог оказаться более покладистым. Да что там, я не раз думала: уж не эта ли покладистость и послужила причиной его вымирания? Некоторые породы собак одомашнены нами настолько, что выжить на воле уже не способны. Если дракониане вырастили подобное животное, с исчезновением их цивилизации вполне могло исчезнуть и оно.

Однако все эти рассуждения были всего лишь умозрительными гипотезами. К тому же, если даже внешний вид эмбриона из-за окаменения белка и изъянов слепка вызывал серьезные сомнения, кто мог бы догадаться, как выглядела взрослая особь? В те времена о развитии драконьих эмбрионов было известно до обидного мало.

Оставалось надеяться, что в Ахии, имея достаточно времени и погибших (что неизбежно) детенышей для препарирования, удастся получить удовлетворительный ответ.

В дверь кабинета постучали.

– Минутку! – откликнулась я, убирая слепок в ящик, забираясь на кресло, чтобы вернуть его на полку, подальше от посторонних глаз, и чувствуя за собой нешуточную вину.

В самом деле, мне ли ворчать на армию Его Величества, затыкающую натуралистам рот, в то время, как я сама сижу на бесценных научных данных, словно собака на сене? И если бы только это! В ящике стола, в каком-то метре за моей спиной, лежали под спудом не менее ценные данные!

Проблема со слепком заключалась в том, что мне не хотелось объяснять, откуда он взялся. Сама я очутилась на Рауаане непреднамеренно, а вот остальные, едва узнав о рауаанских руинах, устремятся туда целенаправленно. Можно сказать, бросятся целыми толпами, как только прослышат, что в кладке окаменелых яиц таится сокровище – множество крупных неограненных огневиков. С того самого дня, как слепок был готов, я изо всех сил старалась измыслить правдоподобную историю его происхождения, не исказив правды выдумкой и не раскрывая лишнего, но успеха до сих пор не добилась.