Должно быть, Тому вспомнилось то же самое.

– Не слишком похоже на тот, первый отъезд, – сказал он.

– Да, – согласилась я. – Но я думаю, оба они были бы рады видеть, чего мы достигли.

Резкий, пронизывающий ветер с моря навевал тоску о жаркой пустыне, ждавшей нас впереди. Нелепую тоску, нелогичную: акинис, даже в Ахии, на юге Антиопы, – месяц не самый теплый, однако там, конечно, теплее, чем в Ширландии. Ну, а пока, чтобы спастись от холода, оставалось одно: обратить мысли к будущему – к ахиатским пустынным драконам.

Во многих отношениях они являют собой, так сказать, квинтэссенцию драконов. Именно их образ и возникает перед глазами, когда слышишь слово «дракон». Золотая, как солнце, чешуя, породившая легенды, будто драконы спят на грудах втайне накопленного золота, отчего их шкура со временем покрывается слоем сего драгоценного металла; огненное дыхание, опаляющее, словно жар самой пустыни в разгаре лета… За свою научную карьеру я видела немало различных драконов, включая таких, которых можно было назвать драконами лишь с немалой натяжкой, но пустынного дракона видела вблизи только раз – да-да, того самого карлика-альбиноса в королевском зверинце, много лет назад. Теперь же мне предстояло увидеть их во всем великолепии.

– Спасибо, Том, – сказала я. – Знаю, я это уже говорила, и, видимо, повторю еще не раз, но повторение эти слова как-нибудь да перенесут. Этой возможностью я целиком и полностью обязана вам.

– И вашей собственной работе, – напомнил он, но тут же печально улыбнулся и добавил: – Не за что. Спасибо вам. Мы ведь добились этого вместе.

В словах его слышалось столько неловкости, что я не стала продолжать. Я просто подняла голову, подставила лицо морскому ветру и устремила взгляд в сторону судна, на котором мы вот-вот должны были отплыть в Ахию.

Прибытие в Румиш – Встреча в порту – Курительный салон – Вверх по реке, в Куррат – Шимон и Авива

Сама природа снабдила румишскую гавань грандиозными, внушающими благоговейный восторг воротами. По обе стороны узкой полоски воды высятся огромной клешней два скальных мыса. Во времена войны между ними легче легкого было протянуть цепь, дабы преградить вражеским судам вход в гавань. Однако калифы династии Сарканидов сочли, что этого мало, и украсили оба мыса парой монументальных драконианских статуй, вывезенных из так называемого Храма Безмолвия, что в Лабиринте Змеев. Морские ветры не пощадили драконоглавых фигур, и ныне, как ни печально, черты их почти неразличимы, но от того их неколебимая стать выглядит ничуть не менее впечатляюще.

Пока корабль приближался к этим недвижным стражам, я стояла у леера и рисовала карандашом, то и дело вскидывая взгляд на их громадные силуэты. Сентиментальные чувства к сей древней цивилизации среди моих слабостей не числились, однако после того, как мы открыли разрушенный подземный храм на Рауаане, мой интерес к драконианам день ото дня рос как на дрожжах. Что за породу драконов выводили они на этом острове? С какой целью? Дожили ли их драконы до наших дней, или исчезли в глубине минувших тысячелетий? В тот день, при входе в румишскую гавань, я позволила себе на минуту поддаться сентиментальности: ведь эти изъеденные временем каменные исполины вполне могли видеть ответы на все мои вопросы собственными глазами…

Затем мы миновали ворота и оказались в гавани. Здешний порт оказался не таким оживленным, как в Джайдире, расположенном в устье средней из трех ахиатских рек: вход в джайдирскую гавань значительно шире, и посему она куда лучше подходит для крупномасштабной морской торговли. Однако не остается обделенным и Румиш, где можно встретить флаги всех антиопейских стран. Даже в те дни движение сквозь узкие ворота регулировалось местными властями, дабы пролив не оказался закупорен судами настолько, что это могло бы привести к крушению.

На пирсе нас ждали двое в тускло-коричневых мундирах ширландской армии. Один из них носил фуражку и полковничьи погоны. Второго я тут же узнала без всяких знаков различия.

– Эндрю!

Мой восторженный вопль почти потерялся в портовом шуме. Бросив дорожную сумку, я поспешила вперед и повисла на шее брата – единственного из родственников, с кем действительно сохранила добрые, а не всего лишь сносные отношения.

– Я думала, ты все там же, в Койяхуаке!

– Я там и был, до недавнего времени, – ответил брат, со смехом кружа меня в воздухе. – Но прошел слух, что ты можешь приехать сюда, и я попросил перевода. Только заранее предупреждать не хотел: вдруг дело не выгорело бы.

– Другими словами, не мог упустить шанса застать меня врасплох, – укоризненно сказала я.

Далекая от раскаяния ухмылка брата подсказывала, что слова мои угодили точно в яблочко, но тут нас прервал строгий оклик.

– Капитан Эндмор!

Ворота в румишскую гавань

При звуках собственного имени Эндрю вытянулся в струнку и одернул китель, бормоча извинения в адрес полковника Пенсита. Мой укоризненный взгляд не шел ни в какое сравнение с укоризной в глазах полковника. Нетрудно было догадаться, какой разговор предшествовал нашей встрече на пирсе: Эндрю (из всех сил стараясь сохранять приличествующее офицеру достоинство) упрашивает полковника позволить ему встретить нас, и Пенсит дает согласие – при условии, что Эндрю будет вести себя надлежащим образом. В молодости брат несколько лет валял дурака в университете, но затем решил, что армейская служба подойдет ему лучше, однако это «лучше» все-таки не означало «идеально». Я ссудила его средствами на приобретение лейтенантского патента (высшее звание, какое я могла приобрести, не продавая слишком большой партии огневиков за раз), а после того, как его командир был убит, он получил повышение, но вряд ли сумел бы когда-нибудь подняться выше, так как не воспринимал военную службу с должной серьезностью, как бы хотелось его начальству.

Тут Пенсита отвлек Том.

– Насколько я понимаю, вы здесь, чтоб отвезти нас в Куррат? – спросил он, подавая полковнику руку.

– Да, мы наняли речную барку, – ответил Пенсит. – Однако выгрузка вашего багажа с корабля и погрузка его на барку займет целый день, и посему мы с капитаном Эндмором сняли номера в отеле. Так что у вас есть шанс привести себя в порядок с дороги, а затем можете присоединиться ко мне в курительной.

Последнее явно было адресовано Тому и только Тому, но не мне. Дамам курить не подобало (хотя, конечно, некоторые курили и в те времена, а ныне курильщиц среди дам стало гораздо больше), и, таким образом, курительные салоны являли собой исключительно мужскую территорию. И не захочешь, а призадумаешься: намеренно ли Пенсит пытается исключить меня из разговора, или это просто бездумный рефлекс?

В любом случае, указав на это, я выглядела бы склочницей – особенно после того, как Эндрю с ухмылкой ткнул меня локтем в бок: