специально отращенным ногтем разровнял усы, подправил низ их и прищурил один глаз.

– Поезжай-ка на то поле, где ты вчера уложил спать этого крикуна, посмотри, осталось от него что-нибудь или все уже растащили собаки?

– Слушаюсь, – четко, по-военному ответил приказчик, надул щеки, голова у него мигом сделалась большой, и этот испуганно озирающийся человечек с торопливыми движениями исчез.

Вернулся он через два часа, еще более суетливый, с растерянным лицом.

– Ну? – вперил в него острый взгляд Скоповский, у приказчика даже что-то зачесалось под мышками, а в голове родился нехороший звон: понял специалист по торговым делам, – если он не понравится чем-то хозяину, тот поступит с ним так же, как поступил с Котовским.

– Ничего на поле нет, – сообщил приказчик, переступил с ноги на ногу, – абсолютно ничего.

– Куда ж он подевался?

– Наверное, собаки схарчили, – приказчик не выдержал, преодолел самого себя и, раздвинув губы, зашелся в мелком смешке, – они любят это дело.

– Что, даже костей не осталось?

– Даже костей не осталось, господин.

– Может, тряпки какие-нибудь, обрывки штанов, рубаха, куски веревки?

– Ничего не осталось. Все сожрали.

Скоповский неверяще покачал головой, – впору хоть самому ехать к станции, от нее, как от исходной точки, начать проверку, прочесать поле. Не может быть, чтобы от грузного высокого детины Гришки Котовского ничего не осталось. Но самому идти пока нельзя. А значит, надо довольствоваться докладом приказчика. Дальше видно будет. Но в то, что бывшего управляющего сожрали собаки, Скоповский не верил.

– Ладно, – он махнул рукой, отпуская приказчика, – иди, занимайся делами.

Приказчик ушел. Скоповскому осталось только уладить кое-какие имущественные дела с бывшей супругой, и досадное недоразумение, испортившее ему на пару месяцев жизнь, останется позади.

Некоторое время он сидел неподвижно, размышляя, что делать дальше, потом из конторки достал пару листов хорошей бумаги «верже» и на верхнем написал: «В полицейское управление…»

На всякий случай – вдруг собаки действительно сожрали Котовского? – надо было обезопасить себя. Почесывая отточенным ногтем усы, он довольно долго сочинял жалобу. Дело это оказалось непростым – даже спина заболела.

Поглядел на свою работу, Скоповский остался ею недоволен: слишком много различных поправок, зачеркиваний, слов, вставших над строчками, – сплошная грязь, в общем. Надо переписать.

Покряхтев недовольно, Скоповский занялся перепиской. На этот раз две странички с жалобой выглядели много приличнее первого варианта. Скоповский приподнял страницы двумя пальцами, держа за край, осмотрел внимательно, покивал головой – жалобу можно было отправлять.

В ней было все: и характеристика Котовского – какой он плохой человек, и как он попытался отбить у порядочного семьянина-помещика жену – в результате разрушил семью, и как обкрадывал хозяина, продавая продукты из поместья Скоповского в Кишиневе, и как внезапно исчез, прихватив с собою деньги – уволок семьдесят семь рублей…

А семьдесят семь рублей по тем временам – сумма немалая, на нее можно было купить десяток дойных коров-симменталок и несколько копен душистого сена, чтобы коровы, прибыв к новому хозяину, вволю полакомились и подобрее отнеслись к женщинам, которые придут их доить, не то, если у коровы будет плохое настроение, она запросто опрокинет копытом подойник, а саму дойщицу исхлещет хвостом.

Скоповский перечитал бумагу, удовлетворенно кивнул и на конверте вывел адрес полицейского управления – пусть там возьмут это дело в свое ведение и если где-нибудь найдут оторванную ногу Котовского в ботинке, обглоданную до костей, то пойдут своим путем, Скоповский здесь будет совсем не при чем.

Он подумал, что надо бы дописать десяток строчек про то, какой ярый богохульник Котовский, как он ненавидит царя и его семью, пусть в полицейском управлении знают и это, но переписывать послание по второму разу не хотелось, да и бумага «верже» была на исходе, – и дорогая она очень, поэтому помещик махнул рукой – и так сойдет.

В тот же день письмо ушло в полицейское управление. Скоповский был уверен: оно еще сыграет свою роль. Если, конечно, Котовскому удалось развязаться и сбросить с себя веревку. Вопреки трусоватому приказчику и его словам, произнесенным дрожащим голосом, помещик пришел к выводу, что Котовсого не собаки съели, а скорее всего, окаменевшее от холода тело нашли такие же обормоты, как и он сам, и зарыли в какой-нибудь промерзлой канаве. Но как бы там ни было, подстраховка никогда не помешает…

Считается, что именно в тысяча девятьсот втором году Котовский объявился среди революционеров-ленинцев, а если быть точнее – среди «искровцев».

Ему была интересна литература, которую распространяли «искровцы» – таких книг и брошюр раньше Григорий никогда не читал. И вообще не встречал.

Работы не было, устроиться куда-либо, не имея рекомендации от прежних хозяев, Котовский не мог, с этим делом было строго, приходилось браться за все, что могло принести несколько копеек на буханку хлеба с водой, не то ведь даже кусок черняшки купить было не на что. Котовский разгружал вагоны и баржи, пас скот, копал землю, вышвыривая лопатой из ям чудовищно крупные куски земли. Силой он был наделен невиданной.

Именно грузчики, с которыми он подрабатывал, и дали ему две прокламации, появившиеся в Одесском порту. Прокламации вкусно пахли свежей краской. Раз пахнут типографией, значит, отпечатаны они здесь же, в городе – не завозные они… Так в Одессе и Кишиневе запахло революцией.

Дух ее Котовский, как и окружающие его люди, тоже ощущал, хотя и не предавал революционной деятельности такого значения, которое придавали «искровцы». А вообще дело дошло до того, что к Кишиневу подтянули воинские силы – полицейских могло не хватить.

Стал известен приказ, свидетельствующий о жестоких мерах, разработанных командиром полка, вошедшего в Кишинев. Тот сформировал роты «для подавления могущих возникнуть в городе беспорядков».

«Выступать по приказу, – велел ретивый командир полка. – Действовать решительно и ни перед чем не останавливаться. Каждому нижнему чину иметь 15 боевых патронов и одну веревку». Командира пехотного полка поддержал военный комендант Кишинева. Власть была готова стрелять в собственный народ.

Винтовки были вскинуты, патроны загнаны в стволы, затворы взведены… Осталось только подать команду «Пли!»

Прознав про все это, Котовский лишь поморщился неверяще, покачал головой и несколько раз с тоской посмотрел в небо, словно бы собирался куда-то улететь.

Но улетать было некуда. Если только в армию – в ближайшем времени ему предстояло натянуть на плечи солдатскую рубаху: наступала пора воинской повинности. Это беспокоило Котовского – а вдруг его заставят стрелять в людей, в своих же собственных земляков, а? Что в таком разе делать?

Этого Котовский не знал.

Несколько позже, когда пройдет года три, он будет хорошо знать, что делать…

Первого октября он приехал в Балту – небольшой, утопающий в садах городок, насквозь пропитанный запахом яблок и слив, явился в так называемое воинское присутствие к сонному штабс-капитану, обитавшему в небольшой комнатенке по соседству с полицейским околотком. Штабс-капитан окинул Котовского ленивым взглядом и