знать, где она живет. Он не доверял себе. Если ему когда-нибудь удастся покинуть эту адскую дыру, он не сможет устоять перед желанием нанести визит этой женщине. Мысль о том, что она может хоть чем-то походить на его любимую Алисию, была непреодолимым искушением. Если она ответит ему, то на конверте будет ее обратный адрес. Джо знал себя достаточно хорошо, чтобы понять, что он воспримет это как приглашение. Он дал себе слово уничтожить конверт, если она когда-нибудь ответит ему хоть на одно письмо. Джо писал ей письма уже неделю, с тех пор как попал в тюрьму. До сих пор все они оставались без ответа.

Джо положил конверт на одинокую металлическую полку, привинченную к стене камеры напротив кровати. Затем он обернул полотенце вокруг полки, вытянул ноги прямо и начал первый из десяти подходов по двадцать подтягиваний. Полка задрожала и прогнулась под его весом, но выдержала.

Он начал предпоследний подход, его бицепсы горели от выделения молочной кислоты, когда охранник в контрольно-диспетчерском пункте назвал его номер заключенного. К нему пришел посетитель. Джо вымыл лицо и подмышки в раковине и быстро натер подмышки дезодорантом. В сверхукрепленном тюремном крыле посетителей принимали из-за пуленепробиваемого стекла. И все же Джо хотел выглядеть и пахнуть как можно лучше. Гигиена была его единственной оставшейся связью с его прежней жизнью, его жизнью до того, как монстр захватил над ним власть.

* * *

Лайонел Рэй Майлз был жестоким и порочным человеком, в котором давно иссякли последние капли человеческой доброты. Он умер задолго до того, как его сын оторвал ему голову. Мало кто из тех, кто знал этого человека, был поражен его смертью. Жестокие люди умирают жестокой смертью. То немногое хорошее, что было в нем, он передал своему сыну Джозефу, но потом Лайонел Рэй испортил и это, превратив Джозефа в чудовище. Немногие из тех, кто знал эту семью, удивился преступлениям Джозефа. И меньше всех – его мать.

Агата Майлз являла собой воплощение материнской любви и заботы, войдя в комнату для свиданий в крыле строгого режима государственной тюрьмы. Джо не видел свою мать уже много лет. Она ушла от его отца вскоре после того, как Джо уехал в колледж. Он всегда чувствовал, что это было запланировано, как будто она годами планировала бросить его отца, но не хотела разрушать семью, а потом решила, что, когда ее сын станет взрослым мужчиной и съедет, ее саму больше ничто не удержит в доме мужа.

Она села за стеклянную перегородку, держа на коленях Библию в кожаном переплете и выглядя гораздо старше, чем помнил Джо. Ее волосы почти полностью поседели, и от уголков глаз расходилась паутина морщин. Вокруг ее рта залегли жесткие складки, и она, казалось, сильно похудела. Она уже не была той пухленькой розовощекой женщиной с солнечным характером, которую он помнил с юности, улыбавшейся ему сквозь слезы в день прощания. Она выглядела бледной и худой. Ее кожа выглядела так, словно была наброшена на скелет. Каждое ее движение, каким бы легким оно ни было, казалось, могло причинить ей боль, сломать хрупкие кости.

Она подняла телефонную трубку с рычага, и даже это, казалось, стоило ей усилий. Джо оставил ее одну, без мужа и любовника, которые могли бы позаботиться о ней, и последствия были катастрофическими. Казалось, она всего в нескольких секундах от могилы. Она потянулась к Джо, но ее пальцы наткнулись на стеклянную перегородку и остались там, крепко прижавшись к барьеру. Джо приложил руку к стеклу, затмив своими массивными пальцами мамины птичьи пальцы. Он держал свою руку там, желая, чтобы его атомы прошли через барьер и слились с ее. Удалось ли ему это, он сказать не мог. Он не чувствовал ее, не чувствовал ее запаха. Он представил себе ее дух дымчато-угольно-серым, как тлеющие угли давно потухшего костра, с тусклыми, редкими вспышками электрического синего цвета, появляющимися здесь и там, как молнии сквозь грозовую тучу, которая в конце концов рассеется, ни разу не метнув с неба свои стрелы. Он представил себе, что если бы он мог почувствовать ее запах, то ее запах не был бы запахом электричества, крови и фруктового нектара, который он чувствовал, сходя с ума от ароматов кожи молодых людей в его бывшем колледже. Это был бы запах чего-то мертвого, превратившегося в пыль.

Его мать убрала руку, и Джо, в конце концов, сделал то же самое, сожалея о своей неспособности соединиться с ней.

- Мой бедный Джо. Я должна была забрать тебя у этого человека. Но я его любила. Я знаю, ты не можешь этого понять, но я любила твоего отца.

Джозеф Майлз ни разу не оплакивал смерть отца. Видеть, как его мать оплакивает своего убитого мужа, было неприятно.

- Он был убийцей, мама. Он убивал детей.

- И ты убил его и тех других людей. Может, мне повернуться к тебе спиной, Джоуи?

- Может, и стоит, мам.

Его мать покачала головой, и на мгновение он увидел, какой силой она обладала когда-то.

- Твой отец был болен. У него внутри была слабость, болезнь, подобная той, что есть у тебя. Ты не знаешь всего, через что он прошел в детстве. Даже я не знаю всего этого, но то, что Деймон Трент сделал с тобой, каким бы ужасным это ни было, было ничто по сравнению с тем, что пережил твой отец. Мы пытались защитить тебя, Джоуи. Мы не хотели, чтобы ты стал таким, как он. Он никогда не хотел этого. Если бы не этот Деймон Трент... - она покачала головой и вытерла слезы носовым платком.

Мысли Джо остановились на том, в чем только что призналась его мать.

- Ты знала, что за человек мой отец? Ты знала?

- Я подозревала. Я знала, что у него была гнилая плешь в душе, и была уверена, что он убивал людей и раньше. Я просто не знала, что это были дети. Я думала, что, может быть, он убивал парней в драках в барах или даже проституток. Вот почему я ушла от него. Я думала, что он снимает шлюх и пытает. Мужчины иногда так делают. Я подумать не могла, что это были дети.

Джо уставился на мать, взглянув на нее другими глазами. Мужчины иногда так делают. Убивать проституток казалось ей таким же естественным, как оставлять сиденье унитаза поднятым. Возможно, она не была невинной жертвой, которая ничего не знала о