доползли до коек. Количество съеденных таблеток и полученных уколов зашкалило за болевой порог. Первая рота, кто бы сомневался, была уже на месте. Вместо уколов им выдали по две пачки интерферона и по бутылке болгарского гранатового сока.

Устраивая нещадно ноющую от уколов задницу на провисшей панцирной сетке, я с сожалением поглядывал на бывших товарищей – чем я им не угодил? Проходивший мимо капитан Ткаченко, перехватил мой завистливый взгляд и, похлопав меня по плечу, непонятно произнес:

– Не завидуй, живее будешь!

Несколько дней нам дали на акклиматизацию, а потом наступили солдатские будни, и мне не повезло на первом же задании…

…Нас высадили двумя группами с вертолетов, посреди виноградников. Наша группа под командованием Ткаченко и ребята из первой роты во главе с майором. Кто не знает, что из себя представляет виноградник на Востоке – объясняю: там нет шпалер, виноград растет и стелется по специальным стенам, дувалы называются. Нас раскидало между дувалами, капитан и двое солдат оказались на одной стороне, а я с товарищем на другой. Пришлось лезть через стену. Первым, через нее перемахнул мой сослуживец. Когда же я подтянулся наверх, то неожиданно почувствовал тупой обжигающий удар, который, буквально сбил меня вниз.

Дышать сразу стало тяжело. В груди свистело, рот наполнился кровью. Уже теряя сознание, услышал голос майора:

– Капитан! Выполняй задание! С твоим жмуром разберусь сам!

Я еще успел обидеться – я ведь, пока, живой. Гаснущим зрением заметил, как майор вытащил из кармана одноразовый шприц, и, вскрыв его, ловко вогнал иглу себе в локтевой сгиб.

Перед глазами поплыли красные круги, которые то сужались, то расширялись, потом они слились в ленту Мебиуса, казалось, что она состоит из множества кирпичей, они двигались, скользили друг по другу странным образом, но не рассыпались. Неожиданно лента, совершенно неописуемым рывком, свернулась в туннель, в конце его светился невероятно яркий и в то же время мягкий свет. Мне очень хотелось туда, но тут я ощутил сильную боль в правой щеке, а сияние погасила плотная тусклая мембрана. Я дернулся вперед, чтобы успеть до ее полного уплотнения, но теперь левая щека отозвалась резкой болью, потом опять правая. Постепенно я осознал, что кто-то настойчиво и методично бьет меня по физиономии.

Открыв глаза, я увидел склонившегося надо мной майора. Прищурившись, он шепотом скомандовал:

– Лежать здесь! Не вставать! Через полчаса мы тебя заберем!

Я вяло подумал о том, что не смогу с боку на бок повернуться, не то, что встать, но майора уже не было. Минут через десять меня начала мучить сильная жажда, в то же время перед глазами стояла тумбочка, с опрометчиво оставленным в ней гематогеном. Не могу понять, чего хотелось больше – пить или съесть сладкую плитку. Ощущения становились все более острыми и нестерпимыми. Во рту пересохло так, что я готов был прокусить горло любой подвернувшейся под руку твари и глотнуть крови, чтобы хоть слегка смочить язык – прямо какие-то волчьи инстинкты проснулись.

Майор со своими архаровцами появился на десять минут позже, чем обещал, когда я уже был готов землю грызть. С собой они притащили четыре жердины, к двум из которых меня немедленно привязали, закрепили даже голову. Из оставшихся палок и пары курток вышли импровизированные носилки, куда меня и положили. Оставалось только гадать, зачем они меня так надежно скрутили.

Майор деловито приказал двум бойцам:

– До части восемнадцать километров. Доставить в лучшем виде. Сразу в санчасть и переливание крови.

Парни согласно кивнули.

– Вы со мной! – добавил майор оставшимся солдатам, – Группу капитана мы должны вывести. Выполнять! – с последними словами они растворились в темноте.

В ту же секунду носилки взмыли в воздух, и мы полетели. Другого слова для этого бешеного галопа я найти не мог. Звезды над головой сливались в смутные пятна, луна, как ни старалась, не могла нас догнать. А жажда становилась все более нестерпимой. Трясло немилосердно, и я снова потерял сознание. Временами, выныривая из забытья, я все более четко ощущал, что мне чего-то хочется, но боялся себе признаться – чего. Мне мерещились капли, ручьи, реки крови… Неожиданно я с ужасом осознал, что готов вцепиться в горло любому – врагу, другу…, лишь бы утолить эту неистовую жажду, ощутить на губах вкус живой крови. В кровожадном порыве я пытался освободиться от пут, которые связывали меня, но майор знал свое дело – веревки были надежны, а жердины, хоть и гнулись, но не ломались. В какой-то книжке я читал, что в Индии Смерть* носит красные одежды, тогда я не осознал глубокого смысла, но сейчас понял – эти одежды сотканы из крови, жаль только, никто не удосужился добавить, что она приносит еще и жажду крови. На этой глубокой мысли я отключился окончательно…

Глава 2

… Глаза были закрыты, но слезились от нестерпимо яркого света, жажды и боли не было, во всех членах царило благодушное расслабление и нега. Из этого я сделал утешительный вывод – я, наконец, умер, сейчас открою глаза и увижу архангела Гавриила, или Михаила, или этого, как его, апостола Петра, черт его знает, кто должен тут встречать новеньких. А вдруг, действительно, черт?! Хотя, нет, в аду, говорят, темно и жарко, а здесь температура была вполне комфортная. Да и вообще, можно ли верить всему, что болтают, ведь из тех, кто эту братию видел, назад никто не возвращался. Ну, все, открываю глаза, тем более, меня уже окликнули, только, почему-то не по божественному, а по простому:

– Рядовой, проснешься ты или нет? – дальше прозвучало более настойчивое, – Рядовой Горлов! Откройте глаза! Я же вижу, что вы меня слышите!

Свет слегка потускнел. Я рискнул приоткрыть один глаз, и увидел перед собой его…

Это точно был не черт. Надо мной склонился силуэт в белом,… с нимбом вокруг головы. Что в таких случаях положено говорить я не знал, поэтому, заплетающимся языком промямлил:

– Здравия желаю, товарищ Бог!

Бог удивленно хмыкнул, потом, расплывшись в улыбке, задумчиво произнес:

– Кому может и бог, а тебе, капитан медицинской службы – Васильев. С прибытием, товарищ солдат.

От неожиданности я широко открыл оба глаза. Капитан выпрямился и свет лампочки находившейся у него за спиной ослепил меня. Я коротко взвыл, глаза непроизвольно зажмурились, по щекам полились горячие слезы.