— Где газеты?

— Помилуйте, ваше императорское высочество, — развел руками слуга. — Свежих еще не доставляли, рано еще.

— А кофе с выпечкой откуда? — внезапно пришла мне в голову мысль.

Кузьмич с отсутствующим видом посмотрел в сторону, сделав вид, что не расслышал. Ну, конечно. Слуги встают раньше господ, а есть любят то же, что и они. Все как в том английском анекдоте. Сэр, отчего наши слуги пьют наше виски? Из-за его отменного качества, сэр! Ну и ладно…

— Одеваться будете? — нарушил затянувшееся молчание камердинер.

— Давай!

С тех пор, как Константин перестал быть младенцем, единственным приличным костюмом стал для него военный мундир. Вопрос был лишь в том, какой именно следовало надеть?

Дело в том, что помимо основного места службы великий князь числился шефом Грузинского гренадерского, лейб-гвардии Финляндского, Каргопольского драгунского, Волынского уланского, Нарвского гусарского и еще нескольких иностранных полков. И все эти ментики, колеты, сюртуки и прочие вицмундиры имелись в его гардеробе.

Но главной, конечно, была форма генерал-адмирала Российского флота, буквально увешанная звездами и крестами орденов, причем как русских, так и иностранных. Андрея Первозванного, Александра Невского, бывший польский, а теперь уже имперский Белого орла, прусский Черного орла, австрийский Марии Терезии, и это, не считая наград стран поменьше, вроде Вюртемберга, Ганновера, Неаполя, Швеции и еще бог знает кого.

К счастью, в повседневной жизни Константин одевался куда скромнее. Черный с двумя рядами пуговиц сюртук. Из украшений только эполеты, а также шитые золотом высокий воротник и обшлаги рукавов. На груди аксельбант генерал-адъютанта и орден Святого Георгия 4 степени, полученный за усмирение Венгрии. Одна из немногих наград, полученных не по праву рождения, а за реальные боевые заслуги.

Нахлынувшие некстати воспоминания тут же нарисовали картину боя. Костя, которого, разумеется, никто не послал вести гренадер в атаку, находился среди гарцующих на великолепных конях штабных офицеров. Как водится, одеты все были с максимально возможной роскошью и сплошь увешаны орденами. Привлеченные этим блеском венгерские артиллеристы выдвинули вперед несколько орудий и внезапно открыли огонь.

Первые же ядра упали совсем рядом, перепугав людей и, что самое главное, лошадей. Несколько из них взвились на дыбы, сбросив своих всадников. Другие пустились вскачь, унеся прочь своих седоков. Но великому князю, как ни странно, удалось удержаться в седле и продемонстрировать полное хладнокровие. К счастью, вражескую диверсию тут же заметили их русские визави и обрушили на обнаглевшего врага целый град артиллерийских снарядов. В результате одна из пушек была разбита, а вторую гонведы поспешили вернуть в тыл. Собственно говоря, именно с тех пор Константин Николаевич старался одеваться как можно скромнее.

Пока Кузьмич помогал мне облачаться, доставили газеты. В кабинет, естественно, благо тот располагался не так уж далеко от спальни. Что любопытно, вместе с прессой там оказался какой-то тип совершенно штатской наружности. Напрягши немного помять, удалось вспомнить, что его фамилия Головнин и он, ни много ни мало, личный секретарь великого князя. То есть меня.

— Доброе утро, Александр Васильевич, — поприветствовал я его. — Не ожидал увидеть вас так рано!

— Узнав о нездоровье вашего высочества, — отвечал тот, — почел необходимым лично засвидетельствовать свое участие. Но, как вижу, благодарение господу, ваше недомогание прошло?

— Совершенно!

— Душевно рад это слышать. Значит, вы сможете присутствовать на докладе его величеству?

— Что?

— Сегодня же среда, — охотно пояснил Головнин.

— Да. Точно. Совершенно вылетело из головы…

— Несмотря на печальные обстоятельства, я все же взял на себя смелость подготовить материалы для представления государю и счастлив узнать, что не ошибся.

— Что ж, прекрасно, — пришлось изобразить чувства, которых вовсе не испытывал.

В самом деле, а что, если царь меня расколет? Я ж ничего толком не помню, вон и секретарь как-то подозрительно зыркает, подозревает чего? Вот так с бухты-барахты на прием к Николаю Первому. Лучше бы время на адаптацию было, но чего нет, того нет. Сказаться больным после того, как едва не сожрал все булки, едва не закусив фарфором и столовыми приборами, по достославной памяти графа Калиостро… Нет, придется ехать. Что называется, головой с обрыва! Главное, помалкивать и слушать. Хотя, там же мой доклад… Зачитать и ни слова от себя! Да, так вроде нормально…

Затянувшуюся паузу прервал Головнин.

— Позволено ли мне будет осведомиться, отчего ваше высочество затребовало себе газеты?

— А в чем проблема?

— Просто обычно знакомство с печатью и последующий доклад входит в мои обязанности.

— Господи боже! Александр Васильевич, вы выглядите так, как будто я отнял у вас кусок хлеба! Умоляю, не делайте такое несчастное лицо, мне уже стыдно! Но, видите ли, в чем дело. Болезнь и впрямь немного выбила меня из колеи. Но уже все в порядке, так что полагаю, мы можем вернуться к обычному распорядку.

— К вашим услугам!

— Отлично! Что пишет пресса?

— Главным событием, занимающим умы и чувства общества, несомненно, стала Синопская баталия. Все газеты наперебой воздают победоносному Российскому флоту и его адмиралам. Главным героем, совершенно заслужено, именуют милейшего Павла Степановича Нахимова. Но не забывают и иных участников славной виктории…

Что же, воодушевление общества понятно. К победам России не привыкать, но вот морские случаются совсем не так часто. Это первая после славного Наваринского сражения. И, как известно сейчас только мне одному, последняя для нашего флота. Впрочем, думаю, это можно и нужно исправить.

— Что пишут в иностранной прессе? — пришлось перебить увлекшегося перечислением отличившихся секретаря.

— Э… — слегка смутился тот.

— Ругают?

— Не то слово, ваше императорское высочество. Особенно отличились британцы. Мало того, что сражение названо «резней», в котором русские линкоры уничтожили едва вооруженные транспорты, их газеты просто смакуют подробности «сожжения мирного города», начисто игнорируя тот факт, что Синоп является крепостью и уже потому представляет собой законную цель для русских пушек.

— Ну, для англичан это нормально.

— Совершенно справедливо, ваше высочество. Позвольте процитировать «Лондон Кроникл»: «Где была Великобритания, которая недавно утверждала, что ее знамя развевается на морях Леванта затем, чтобы ограждать и оказывать покровительство независимости Турции, ее старинной союзницы? Она осталась неподвижной. До сих пор она не посмела даже пройти через пролив. Это значит дойти до предела позора. Жребий брошен. Больше отступать уже нельзя, не омрачая чести Англии неизгладимым пятном».

— Раздухарились писаки, — хмыкнул я, припоминая слышанное когда-то четверостишье:

Вот в воинственном азарте

Воевода Пальмерстон

Поражает Русь