А потому не стоит удивляться, что, когда зарезали клиента, он сразу указал на Колмацкого. А Колмацкий, между прочим, когда обнаружил труп, сам сообщил об этом администратору.

– А я всегда думал, что гостиница – это место отбывания наказания представителей различных профессий, объединенных в одну команду под названием «персонал», – сознался впечатленный рассказом следователь. – А тут видишь, зайцы… Филипп Олегович, скажите честно – а вы там тоже бывали?

Колмацкий яростно завертел головой, и Кряжину в какое-то мгновение показалось, что та сейчас открутится и упадет на паркет. По его глубокому убеждению, так не по-хозяйски относятся к важному органу только те, кто пытается отрицать очевидное.

– А ведь лукавите, Филипп Олегович, – вкрадчиво улыбнулся следователь и постучал по бланку протокола допроса согнутым пальцем. По тому месту, где говорилось об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. – Ой, лукавите! То, что на груди Майи под наглухо и под горло запахнутым форменным платьем нет родинки, вы знаете, а факт того, что она это платье перед вами расстегивала, отрицаете. У вас что, раздевалка совмещенная?

Вот так и попадают в казематы, с огорчением подумал Колмацкий. А с виду следователь – дурак дураком. Похотливо озабоченный, имеющий троих детей и верную располневшую жену, любящий байки про женские грехи. И ведь, что самое обидное, сам все рассказал. Пустили его по рельсам, он и прикатил.

Теперь даже не стоит внезапно вспоминать, как на пляж вместе с Майей ходили или она над его столом склонялась…

– Ну… Было пару раз, засаживал, – развязался Колмацкий. – А кто ей, спрашивается, тут не засаживал? Один Павел Маркович Яресько, дай бог ему здоровья!

Кряжин кивнул и подтянул к себе протокол. Колмацкий думал, что на этом месте следователь самоудовлетворение завершил, но последний вопрос застал его просто врасплох.

– И когда во второй раз?

– Что?

– Последний раз из пары, спрашиваю, когда был?

Коридорный опешил.

– Определенно не помню…

– Бросьте, – возразил Иван Дмитриевич. – Сто семьдесят три сантиметра, узка в бедрах, зелена во взгляде, зайчиков дарит. У меня тоже была такая, Колмацкий. Правда, зверей не вручала, все больше билеты в Большой. И я точно могу сказать, что последний раз секс у меня с ней был двадцать восьмого июля две тысячи четвертого года. В гримерке одного народного артиста, позволившего мне немного развеять тоску, пока он исполнял партию Ленского. Бросьте, Колмацкий, такие не забываются.

– Неделю назад, в четыреста втором номере «люкс». Два раза подряд без остановки.

– Вот это по-мужски. Я о вашем желании сотрудничать. Вас сейчас отвезут в прокуратуру, у меня еще несколько вопросов, задать которые я имею намерение лишь у себя в кабинете. А напоследок банальный вопрос из арсенала следователя-формалиста. Где вы распоряжались своим временем в период с двадцати двух часов вчерашнего дня и до трех часов ночи сегодняшнего?

И Колмацкий признался, что ночь он провел дома, в однокомнатной квартире в Южном округе столицы. И ему очень жаль, что подтвердить это никто не может. Пришел он около десяти, когда соседи с улицы уже вернулись, а ушел в шесть, когда те из квартир еще не вышли. Но ведь это не есть доказательство того, что дома он не ночевал?

– Конечно, нет, – согласился Кряжин. Коридорный ведь расписался в том, что предупрежден об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. А за это, простите, до двух лет лишения свободы. Вот так, в совершенно раскованной обстановке беседы со следователем Генпрокуратуры ляпнешь чего не подумав – и бирка на фуфайку на два года. Не дурак же Колмацкий лгать под такой расклад, в самом-то деле, решил Кряжин.

Колмацкого муровец по фамилии Тоцкий увел, второй сыщик по фамилии Сидельников разыскал и привел горничную. Та еще не совсем оправилась от первого посещения триста семнадцатого номера, поэтому выглядела бледно, максимум – на второе место в конкурсе «Мисс «Потсдам».

– Здравствуйте, Майя, – приветствовал ее следователь, вынимая из кармана упаковку жвачек и отправляя одну из них в рот. – Как вы себя чувствуете?

Вопрос был излишен, так как было совершенно очевидно, что чувствует она себя не очень. Тем не менее на стул села и желание давать показания выразила.

– У меня такое впечатление, Майя, что вы хронически не высыпаетесь.

Она подняла на следователя взгляд и в его глазах попыталась выяснить подоплеку такого странного начала допроса.

Симпатичный мужчина с едва заметной сединой на висках (она сходила от этого признака мужественности с ума) и мягким взглядом мгновенно определил, что она сегодня не спала. Не плакала, не страдала от увиденного, а именно – не выспалась.

– Я не по глазам это понял, – предугадывая ее мысль, объяснил Кряжин. – У вас припорошенные пудрой мешки под глазами. Мешки доброй юности, когда они являются еще не мешками, а едва заметной невооруженным взглядом синевой. Лицо у вас чисто, и только под глазами тончайший, чуть придавленный подушечкой слой пудры. Значит, скрывали ночную усталость. Нужно себя беречь. Филипп, он мужчина, ему проще. У него после бессонных ночей мешки начнут появляться позже, после тридцати пяти, женский организм тоньше, его нужно опекать.

Она вспыхнула. При чем здесь Колмацкий? Что говорил Колмацкий? Зачем вообще она здесь? Если из-за того, что попросила коридорного отнести в этот номер поднос, так это из-за занятости, а не по другой причине.

И он объяснил ей, тактично пережевывая жвачку, что Колмацкий здесь совершенно ни при чем, как и она. И то, что сейчас происходит, это дружеская беседа под роспись в протоколе допроса свидетеля. И, кстати, напрасно она так самозабвенно выгораживает Колмацкого. Он, к примеру, в отношении ее этим не занимался. Не выгораживал. И если Кряжин знает теперь о наушниках в ванной, так это благодаря исключительно откровениям Колма…

– Негодяй! – она вспыхнула, тут же погаснув. – А я ему торт…

– И зайца, – напомнил Кряжин.

Теперь решай, кто из них больший подлец – Яресько или Филя! Или остальные, с кем приходилось сталкиваться. Один, кроме кроличьей любви, на большее не способен, второй – как Маугли. Поимеет – и через окно, по деревьям. Остальные – за пятьдесят баксов. Надень эту офицерскую форму… ударь меня по спине бархоткой… поговори со мной на английском языке… неважно, что не знаешь, просто поговори по-английски…

А этому она – зайца. И что он с ним сделал? Сожрал, наверное, тварь.

– Он не рассказывал вам, как по стенам лазает?

– Нет, – удивился Кряжин. – А, позвольте спросить, зачем он это делает?

Как это зачем? Колмацкий – самец. Чтобы достать ночью женщину (в этот момент она покраснела, потому что по логике вещей она должна была произнести – «самку»), он приезжает к ней ночью, неправильно истолковав дружеский звонок, пробирается через окно по стене, а потом снова уходит по стене.