Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я знала все это, конечно.
– Вам стоит подумать о себе, госпожа. Это чудо, что никто еще не узнал о вашей связи. Если кто-то заметит вас в садах, будет немыслимый скандал! Вы не сможете смыть этот позор.
Больно, но справедливо. Я гневно зыркнула на нее, но голова против воли опустилась, плечи поникли.
– Вы – незамужняя девушка, юная госпожа. Даже будь он чистокровным человеком, вам не пристало видеться с мужчиной наедине! Мало ли что может случиться. Не все мужчины способны держать себя в руках в присутствии девушки. Оттого и сплетни будут…
– Да все я знаю! – все-таки не удержалась, горько и громко воскликнула. Потревоженные моим возгласом, воробьи вспорхнули с клена и разбежались по небу. Амэя обиженно замолчала.
В маминых книгах все было совсем по-другому. Там ни слова не говорилось про боль, что ныла в сердце, как заноза.
В полых чашечках цветов жужжали шмели, утомленные летним зноем. Клен дарил тень, разбитый рядом каменный пруд – прохладу, но все это благоденствие ни капельки меня не радовало.
Может, если отец узнает… Если он поймет… Я должна хотя бы попытаться.
Мне казалось, что воздух в доме стал вязким и напряженным, как перед грозой или будто натянутая паутина. Амэя стала нервной и заботливой. Ужасное сочетание. Приходилось то и дело притворяться спящей или пропадать в семейной библиотеке или во внутреннем садике или в гостиной у очага – зависело от того, в какой части дома бушевал сейчас тайфун заботы моей служанки.
– Не беспокойтесь за отца, госпожа. Господин ши Рочи скоро вернется, я уверена! – говорила Амэя, когда все-таки находила меня, и все норовила сунуть мне в руку моти[5] или какую-то вышивку или новый свиток с переписанными иероглифами.
Чтение увлекало ненадолго – у нас был свой маленький книжный магазин, и на прилавки часто попадали не очень пристойные произведения. Все млели, а я не могла понять, что мои сверстницы находят в похотливых драконах? Я своими глазами видела Императора, и, если честно, он совсем не казался привлекательным. Даже наоборот. Седой, как и все драконы, с белыми ресницами и розовыми глазами, в которых просвечивали сосуды… Еще и бородатый, как какой-то старый философ. Отец любит припоминать, как я, когда была маленькая, назвала Императора-Дракона «Дедулей-Дракулей», отчего тот хохотал до икоты.
Я не понимала, что «беспокойного» в поездке к пожилому брату императора в соседнюю провинцию с двумя дюжинами стражников, еще и по центральной дороге. Я многого тогда не понимала.
Но весь дом – и я! – выдохнули с облегчением, когда господин ши Рочи появился на пороге. Пусть уставший, пусть похудевший, но он вернулся! Слуги встретили его во дворе, низко поклонившись, а я – в доме, с наклоненной головой.
– Боги, – просипел он едва слышно, стаскивая с головы черную высокую шапку-эбоси. – Кто это вспомнил про приличия? Никак ёкай завладел телом моей дочери?
Я широко улыбнулась и повисла у него на шее. Мой натиск едва не выбил из него дух, он поцеловал меня в макушку и засмеялся.
– Ну, так-то лучше, – беззвучно прохрипел он. – Ну-ну, задушишь.
Духи, говоря голосом моего отца, забирают его голос. Но нет ничего такого, с чем бы не справилось мое секретное зелье – крепкий, очень сладкий и очень кислый чай, в котором так много лимона и драгоценного меда, что он становится янтарным и мутным. Этому рецепту меня научила мама, когда еще была жива.
Я вспомнила, что она всегда немного ревновала меня к отцу. Между нами существовала странная близость: мы мало говорили, мало времени проводили друг с другом, но при этом я оставалась папиной дочкой. Он всегда хорошо чувствовал, что на душе у других, его синие глаза в такие моменты становились будто двумя маленькими зеркальцами. Обычно мне это нравилось, но теперь немного пугало.
Отец принес с собой склянку лисьего огня и вылил его в холодный очаг – огонь тут же полыхнул голубым, запахло воздухом после грозы.
– Сделаешь мне секретное зелье? – спросил папа, когда голос совсем его покинул.
Я тут же поднялась с места – рецептура изготовления зелья слишком секретна, чтобы вводить в курс слуг.
Заварить крепкий зеленый чай. В отдельную емкость порезать целый лимон вместе с кожурой и засыпать его сахаром, много сахара! В половину веса лимона. Измять палочками так, чтобы сахар почти совсем растворился, и ненадолго оставить, чтобы вышло еще больше сока. Медленно залить лимонный сироп зеленым чаем, помешать и добавить ложку дикого меда для запаха.
Когда я вернулась с чайником и пиалами, господин ши Рочи сидел в своей манере, положив подбородок на гамак сплетенных пальцев. Он посмотрел на меня и сказал:
– На тебе лица нет. Что-то случилось, обезьянка?
Забавно, как даже самые обидные слова перестают восприниматься плохо, если их говорят самым ласковым тоном любимые люди.
Ничего такого, отец. Просто я бегаю на свидания с ханъё и всячески порочу тем самым свою репутацию.
– Устала просто… Волновалась, сама не знаю почему, – солгала я.
Я очень хорошо лгала. Папа усмехнулся. Улыбался он всегда кривовато из-за шрама от брови до щеки, но сейчас, в неровном свете очага, что горел холодным синим, его оскал выглядел особенно искаженным. Дело в морщинах, вдруг поняла я, и мне стало еще грустнее.
– Тебе не надо знать, милая. Пусть все тревоги и бури обойдут наш дом стороной.
– А вокруг много тревог бродит?
Отец посмотрел на меня сквозь пар над пиалой. Я поежилась и села на круглую подушку на полу, поджав ноги.
– Ты умная девочка, – папа говорил так тихо, что мне приходилось замирать и прислушиваться, – но очень добрая и слишком доверчивая. Наверно, мне следовало давать тебе разбивать коленки и набивать шишки, но…
– Но вместо этого ты каждый вечер призывал духов предков, пока те не стали стучать дверями. Не знаю, что страшнее было. Это или их сказки.
Он беззвучно хмыкнул.
– Когда у тебя появится ребенок, обезьянка, ты тоже захочешь сделать все что в твоих силах, чтобы защитить его.
– Можно подумать, нам что-то угрожало…
– В мире постоянно кто-то воюет. Знаешь, как говорят в провинции Журавля? Жнут хлеб – летят колосья. И есть то, что убивает быстрее меча врага или кинжала разбойника.
– И что же это?
Я ожидала услышать что-нибудь банальное и очевидное: бедность, жадность, зависть, гордыня… Или посложнее, в духе древних философов: взгляд разочарованной юности…