– Липоксай Ягы жив? – взволнованно вопросил Круч, и в очах его блеснула неприкрытая радость, а затрепетавшие перста нежно огладили кожу лба и щек на лице девушки.

– Да, жив, я его спас, – разком и дюже обрадовано пояснил Стынь, понимая, что нашел прореху в Круче и теперь непременно старался ею воспользоваться. – Он жив и ждет Есиньку, так как я обещал ему ее вернуть. Ему и тем дарицам, каковых я сумел укрыть в Африкии. Послушай Круч, коли ты мне отдашь девочку, я отнесу ее к Липоксай Ягы, и подарю ей свою ласку и нежность. И тогда она оживет, я в том убежден. А ты, сможешь приходить к ней всегда когда того захочешь.

– Коли ты ее унесешь, не иначе, укроешь, – разумно отозвался Атеф и чуть зримо усмехнулся, но так по-доброму… благостно, словно уже решил все для удела Есиньки. – Укроешь и мне никогда не пробиться сквозь тот щит, даже если его установишь ты, я уже не сказываю про Отца.

– И не надобно будет биться, – голос Стыня обрел присущую ему властность и силу, в целом, как и вся фигура Бога, став, похоже, многажды крупнее Круча. – Я оставлю тебе проход, укажу, где он есть. И об этом кроме меня, тебя и Отца никто не будет знать. Ибо Отец… Перший… не будет против, чтобы ты приходил к девочке.

– Асил меня прощупает и все о том вызнает, нет в том никакого смысла, – и вовсе почитай прошептал Круч и резко смолк.

Замолчал днесь и Стынь, не смея нарушить думы младшего брата, впрочем уже ощущая, что тот в любом случае пойдет на уступки… надо того дождаться. А Круч с нежностью оглядев покрытое испариной лицо девушки, перевел взгляд и обозрел окружающий их лес. Купно в том гае росли махонистые дубы, каштаны, клены, окутанные мощными ветвями и плотными рядьями зеленых листов. Низкие, одначе, с не менее толстыми стволами дерева на ветвях, которых росли гладкие, кожистые листы с низу буроватые и малость опущенные к долу, прижимисто охватили собой все свободное пространство леса. Деревья, знаемые и не знаемые Есинькой, наполняли своей скученностью весь этот, кажется, даже и природой чуждый край. Верно, в божественном шаге по земле протекал узкий ручей, узбой которого устилали гладкие голыши, а здоровущие валуны охраняющие подступы к нему были опаханы со всех сторон яркими зелеными мхами. Где-то и вовсе близко, в кроне деревьев звонко наигрывали песенные мотивы птицы… долетали до слуха Бога окрики диких зверей живущих в этих лесах и долине. Тихо раздавался гортанно-холодные разговоры манан, так и не понявших почему Алгома не пожелала выполнить повеление Великого Духа и обрести радость иметь семью и такого заботливого, достойного мужа как Омонэква.

– Хорошо, – молвил Круч и глаза его заблестели темно-карими переливами точь-в-точь, как у их общего Отца, Господа Першего. – Я разрешаю тебе, брат, ее забрать. И согласно предписаний соперничества в присутствии Сирин-создания передаю удел Есиславы в твои руки.

Яркий шар почти пурпурного света, нежданно возникнув из ничего, на доли мига наполнил сиянием обоих Богов и плоть девушки, утверждая принятое младшим Атефом решение, и также резко погас. Круч вздел вверх руку, устремляя перста в небосвод, и порывчато ими дернул, тем движением рассекая тугие нити щита созданного Асилом, на самом деле видимый лишь Зиждителями. Пронзительный скрип наполнил не просто весь лес, а, похоже, и всю лощину, так словно раскат грома прокатился слишком низко, и паутинчатый свод вверху над гаем разошелся в стороны, образовав широкий проход. Ибо чрез щит хоть и мог проникнуть Стынь, одначе никак не сумел бы вынести саму драгость, ради которой он и создавался.

– Спасибо, милый мой малецык, – голос Стыня благодарно огладил черные жесткие волосы младшего Атефа, разделенные на два пробора и схваченные в хвосты.

Круч в ответ малозаметно кивнул и в мгновение ока Димург золотой искрой пропал из леса. Атеф, еще немножечко оглядывал медлительно сползающиеся меж собой стенки щита, чуть слышно поскрипывающие и потряхивающие бубенцами, тем самым сообщающие своему создателю о прорехе, а после, благодушно просияв, и сам исчез почитай красной каплей с глаз.

На одном из спутников четвертой планеты в особой постройке величаемой Богами батурой принадлежащей печище Атефов ноне правила тишина. Смолкли не только многочисленные создания, населяющие и осуществляющие за ней присмотр… молчало и само судно, напоминающее собой форму огромного каменистого утеса с весьма развороченной, словно грубо выколотой вершиной. Все и всё, что наполняло батуру днесь благоразумно сокрылось с глаз старшего из Атефов Бога Асила, каковой несмотря на мягкость иногда бывал дюже гневливым. Тишина такая плотная, непроницаемая витала в многочисленных галереях, расписанных листами, плодами, увитых ветвями аль изогнутыми корневищами… Она наполняла и сами комнатки, горницы, светелки… И особенно тучно поселилась в центральной его части, самом крупном по размеру зале, где задумчиво сидел Круч.

Это было хоть и не высокое, однако достаточно широкое помещение, по форме схожее с овалом, в котором и пол, и потолок смотрелись ровными и гладкими. Лишь плавные линии стен, будто напоминали собой усеченное яйцо. Их цвет перемещал в себе сразу два сияния бурый и густо-зеленый, порой и вовсе приобретая почти темно-коричневый. Сияния не просто полыхали, они кружили по стенам, инолды степенно спускаясь от потолка к полу. Потолок же вспять казался недвижным и таил в себе бледную голубизну неба, оттеняемую серыми тонкими, паутинчатыми волоконцами растянутыми поверх него и формой своей соответствующей боляхной шестиконечной звезде, на кончиках которой висели крупные шары, перемещающие в собственных глубинах радужность света. Гладкий пол в зале явственно выложили розовым с вкраплениями голубого цвета мрамором. Только это смотрелись не отдельные ее куски, а цельная без каких бы то ни было стыков плита. Посередь залы находился не менее значимого размера пенек, с высокой и широкой щепой торчащей с одного его бока, похоже, заменяющей как таковой ослон. Множество тонких, толстых корней опоясывая сам пенек, чуток приподнимали его на общим уровнем пола, и, расползаясь в разные стороны своими витиеватыми отростками городили и саму гладь мрамора. Сие были мощные в размахе корни, вроде с лощеной, отполированной орехового цвета поверхностью, изредка как-то дюже чудно переплетенные меж собой и с тем образующие сидения со спинками.

На одном из таких сидений и расположился Круч, нынче в коричневом сакхи, на удивление весьма помятом. Бог и сам был вроде опущенным и зримо расстроенным. Нежданно сияние на стене в том месте, что смотрелась более вытянутой формы, живописуя макушку яйца, резко вздрогнуло. Еще мгновение бурые и густо-зеленые цвета на нем сменились на лазоревый, а блеснувшее лучами зарево, точно выплюнуло из себя удивительное создание.

Небольшое творение, по-видимому, не выше ростом, чем Есинька вельми было схоже с человеком, в частности с толстой, можно даже молвить жирной женщиной… такого неопределенного возраста, хотя однозначно не молодого. Выпученный живот, вроде как она ко всему прочему находилась еще и на сносях, и вовсе делали не понятливыми ее лета. Однако, имея тело, конечности, голову создание этим походило на людское племя. На голове у того существа, кое величали Отеть, волосы топорщились в разные стороны и больше напоминали короткие отростки растений, уже давших поросль, потому и переплетались они столь густо, что создавали нечто в виде зеленых взлахмоченностей. Человеческое тело было много меньшей формы в сравнение с конечностями, вроде его Творец нарочно заложил ту значимую удлиненность рук и ног, сделав саму Отеть достаточно не пропорциональной. Кожа на лице, теле, имела желтоватый оттенок и, казалась зримо влажной, вроде создание, относимое к племени нечисть, дюже сильно потело так, что порой на щеках выступала капель водицы. Достаточно приятным, хотя и плоской формы смотрелось лицо, где почитай не имелось как таковых надбровных дуг и скул. Вместе с тем мягкими, плавными оставались все его черты, скосы, чуть вздернутый небольшой нос, пухлые ярко-красные губы. Удивительными у Отети были по форме и тональности цвета глаза. В отличие от человека они имели ромбического вида прорези, с явственными ровно очерченными сторонами и углами, расположенными не горизонтально надбровным дугам, а вертикально. Потому их уголки вдавались соответственно в щеки и лоб нечисти. Голубизна их цвета наполняла полностью весь глаз, поигрывала легкой зябью, а квадратный зрачок точно плавал в тех волнах… к изумлению, перемещаясь то вправо… то влево, не соблюдая какой-либо синхронности движения с иным зрачком, в соседнем глазе. Отеть была обряжена в зеленый сарафан сшитый из нескольких полотнищ ткани, с широкими лямками края которых украшал мельчайший, желтый янтарь да желтую рубаху, со стоячий воротом расшивной золотыми нитями. А на стопах ее красовались зеленые, один-в-один как у дарицев, калишки.