— Виктор Петрович, вы гений! Вы спасли нашу поликлинику и меня!

— Ну, мне особенно приятно ваше спасение. — Главврачу нравилось, что в глазах молодой заместительницы он выглядел всемогущим.

С тех пор почти после каждой планерки Антонина задерживалась на чай, минут на двадцать. Разговор всегда был душевный и немного двусмысленный, с нескромными намеками и касаниями. Котенкова понимала, что дело медленно, но верно идет «к постели». Она не возражала бы иметь главврача в любовниках. А что, дело хорошее, он сможет обеспечить ей более интересную работу, чем написание отчетов о несуществующих мероприятиях. Но однажды события повернулись по неожиданному сценарию: Виктора Петровича Селезнева отправили на пенсию. Тоня злилась.

— Старый маразматик. Чаи он, видишь ли, распивал со мной! Советы свои давал! Да кому нужны его советы! Советник, тоже мне! Наверное, как мужчина уже не может ничего, оттого на советы его только и хватает, — злилась она.

Котенкова предполагала, что произойдет дальше. Новый главврач, как это обычно бывает, приведет новую команду управленцев, и ее престижное и уже полюбившееся место будет занято какой-нибудь пронырливой дамочкой. Но Виктора Петровича она недооценила, в свой последний рабочий день он пригласил ее в кабинет и ласково погладил по коленке.

— Антонина, хочу предложить тебе подумать над новым местом работы — директора дома престарелых.

— Виктор Петрович, вы за что меня так? Штрафная площадка?

— Ты подумай, не кипятись! Это самостоятельный участок, специфический, правда, но самостоятельный. У меня бывшая пациентка работает начальником управления городской социальной защиты, им директор нужен, медик к тому же по образованию.

— Там же маразматики одни!

— Все мы когда-то будем маразматиками, нас ждет либо Паркинсон, либо Альцгеймер. Ты это знаешь не хуже меня, просто ты еще молода, и старость кажется такой далекой. Вспомнишь потом мои слова! Я тебе советую туда пойти.

«Нужны мне ваши советы», — подумала про себя Антонина, но его руку с коленки не убрала — старик может еще ей пригодиться, — а вслух произнесла:

— У меня есть время подумать?

— Пара дней, не больше. Позвонишь мне, если решишься, а если нет, так нет.

Когда на следующий день коллективу поликлиники представили нового главного врача — ярко накрашенную истеричную брюнетку с надменным выражением лица, Котенкова сразу поняла: предложение стать директором дома престарелых она примет, потому что с этой дамочкой они не сработаются. Дома она впервые поделилась своими планами с мужем, который не только ее не понял, но и удивился.

— Глупо уходить с работы из-за какой-то тетки. Первое впечатление может быть обманчивым.

— Это не тетка, это новый главвврач, и мы с ней не сработаемся.

— Да с чего ты так решила? — Муж работал в проектной организации, имел дело с чертежами, а не с людьми, и не представлял, как это можно — не сработаться с кем-то. Нужно уметь договариваться, не строить из себя крутого специалиста, как это делает его жена, а просто работать, доказывать, что ты — профессионал.

Антонина мужа выслушала, но решение приняла сама и через несколько дней вышла на работу в должности директора дома престарелых. От воспоминаний, связанных с прошлой работой, она избавилась без сожаления, как врач избавляется от использованной медицинской маски после закончившейся эпидемии гриппа. Виктору Петровичу Селезневу в ее жизни места теперь тоже не было.

Антонина ни разу не пожалела о сделанном выборе и всем своим восьмидесяти подопечным старалась быть надеждой и опорой. Новая работа открыла перед ней новые перспективы, о которых она раньше и не догадывалась, а также новые финансовые возможности.

Котенкова хорошо помнила тот день, когда она впервые вошла в этот казенный дом. Все ей казалось мерзким и ужасным: залитые водой стены, сломанные и пропахшие гнилью унитазы, грязное и вонючее белье, но в этом бедламе она сумела выжить, состояться и вывести когда-то убогое заведение в лучшее учреждение края.

Не такой был характер у Антонины Котенковой, чтобы сдаваться, и теперь, чтобы попасть в дом престарелых, нужно было стоять в очереди. Конечно, пенсионеры предпочитают провести старость дома, в своих стенах, но случается и так, что у пожилого человека нет детей или близких родственников, которые могут обеспечить должный уход. В городском отделе социальной защиты всегда можно было написать заявление и предоставить пакет документов для того, чтобы встать на очередь в дом престарелых, но дальше назначалась специальная комиссия, в обязанности которой входила проверка условий жизни пенсионера. Если комиссия подтверждала, что пожилой человек не способен ухаживать за собой самостоятельно, то выдавалось заключение и направление на пребывание в означенном казенном учреждении. Дальше бал правила Антонина Михайловна Котенкова, и стать жителем дома для стариков можно было только при ее согласии, а его получить было сложно. Она в обход комиссий делала так, что окончательное решение всегда оставалось за ней.

Находились даже такие, что писали на нее жалобы, мол, шантажирует директриса стариков, заставляет подписывать «дарственные» на квартиры, но свидетелей и подтверждения этому не было.

— Наши клиенты — народ особенный, с возрастными фантазиями, — утверждала Антонина и любила добавлять: — Это я вам как медик говорю.

Спорить с ней и возражать никто не собирался. С медиками, как с судом, не поспоришь. Медику всегда виднее.

28 лет назад

Лучше всего парикмахеру Прасковье Щукиной удавались женские стрижки. Сама она называла себя женским мастером, мастером на все руки. Сделать окрашивание волос, уложить в кудри длинные волосы, сделать прическу Паша тоже могла, но по стрижке она давала фору любому.

— И как это у тебя получается?

Прасковья смеялась:

— Девчонки, секрет я знаю! Самая коммерческая — какая, по вашему мнению, стрижка?

— Ну, это как посмотреть! Какой-нибудь «боб» или «каскад»!

— Вот в том-то и дело, что нет! Самая коммерческая — это простая стрижка. Подровнять косу ученице до уровня лопаток — это тоже простая стрижка, значит, простая стрижка — самая что ни на есть народная.

— Что-то я не помню у тебя народных стрижек, — фыркнула сменщица Лена.

— Ты плохо смотришь! Стихия локонов и волн берет начало в простой стрижке! Это тебе не обрезка кустарника, Леночка! — парировала Прасковья Петровна, намекая на последнюю жалобу недовольной клиентки, которую стригла Лена. Прасковья клиентку успокоила, чуть подровняла ей волосы и убедила жалобу в отдел по защите прав потребителей не писать.

В свою работу Паша была влюблена, ее руки легко порхали над головой клиента, словно сами собой расчесывая, отделяя, срезая пряди. Она никогда не контролировала свою позу во время работы, манипуляции рук, наклоны, потому что знала, что работает без усилий, с интересом и любовью. Клиенты это чувствовали, понимали и ни на кого не хотели променять «свою Пашечку». Клара Андреевна Гулько сначала не была ее клиенткой, а ходила в парикмахерскую только на маникюр, но потом как-то сказала: