зятю на глаза, а если и сталкивалась с ним в доме, то заискивающе улыбалась и нехарактерно молчала. По этим признакам, да и еще по запаху из-под дивана, он понимал, что «орел в гнезде», чертовы банки вновь на своих местах и пора готовить контроперацию.

Через несколько дней, в полночь, он выскребал «посуду» Батутовны из закоулков своего дома и нес обратно на помойку. Особым коварством с его стороны был акт неравномерного распределения склянок по поверхности мусорной кучи, а точнее, раскидывание их в радиусе пятисот метров, и даже в отдельных случаях – закапывание под другим хламом.

Аромат от Анатоля в эти ночи шел также весьма специфичный. И Батутовна, храпевшая в соседней комнате, втянув тонкими ноздрями воздух, осознавала, что эта сволочь вновь разлучила ее с любимым скарбом.

История спиралеобразно повторялась. Ну а если груженная помойными банками теща сталкивалась в доме с Анатолем нос к носу, битва была неминуема. Разве что менялись орудия: ножи, шампуры, вилки, сковородки, разделочные доски, кочерги, зонты-трости и прочая полезная домашняя утварь. В зависимости от реквизита стороны припоминали друг другу разные истории из жизни. Как правило, такие, о которых не расскажешь широкому кругу зрителей. Но их круг был крайне узок. Предельно узок. Батутовна и Анатоль. Анатоль и Батутовна. Они жили на Острове вопреки своей воле который год и, к сожалению, знали друг о друге все. Абсолютно все.

Глава 2

Библейский полет

В промежутках между баттлами жизнь текла неспешно и бессмысленно. Свои лучшие годы вынужденные родственники провели вдали от этих мест и уж точно – вдали друг от друга.

Дом в безлюдном местечке Большие Грязи-2, на другом от города берегу Волги, Анатоль купил, когда ушел в отставку в должности генерал-майора МВД. Ему было чуть за шестьдесят, еще многое виделось впереди, жена – молодая, сын – школьник, мятежная теща жила в другом городе. Он мечтал построить солидный дом с бассейном и виноградником, завести борзых. Чтобы Олеся ходила в шелковом халате и тапочках с меховыми помпонами, чтобы увлечение сына – самолетно-корабельное моделирование – превратилось в крепкую профессию с хорошим доходом, чтобы по выходным приезжала массажистка и мяла его мощные, слегка подуставшие бока.

Но в одночасье все пошло прахом. Сын Андрюшка – отличник и паинька – в десятом классе влип в грязную историю. Затесался в драку, по окончании которой за гаражами на окраине города остался лежать труп. Как? Где? Андрюшу тоже кто-то молотил ногами по ребрам, месил лицо – он метелил кого-то в ответ неловкими движениями, спортсменом не был. Но в итоге все разбежались живыми, а его одноклассник Федя Грушев тупо умер.

Свидетелей было много. Поскольку Андрюшка оказался единственным лохом в этой компании, то все как-то удачно повесили на него. И даже папа – генерал-майор в отставке – не мог ничего поделать. К ментовской власти в городе пришел его давний враг и завистник Сергей Петрович Бурко. У Анатоля – да нет же, не был он тогда Анатолем, так звала его только Батутовна – у Анатолия Ивановича Красавцева с Серегой Бурко были давние тёрки. Красавцев, очевидно, умнее, талантливее, дипломатичнее… красивее, наконец. Бурковская жена любила его всю жизнь и даже не скрывала этого.

Сергей Петрович решил завалить Андрюшку, а заодно и соперника-отца. Местные газеты пылали клеймящими заголовками, телевизионщики сорвались с цепи. Анатолию Ивановичу пришлось расстаться с мечтой о доме с бассейном и борзыми, ибо на откуп Бурко ушли все накопленные сбережения.

Дело замяли. Андрюшка заработал нервный срыв. Анатоль закрылся от позора в стареньком доме за Волгой. Жена Олеся села на антидепрессанты и завела любовника. Солнечное небо без единого облачка одномоментно стало свинцово-грозовым, будто над ним завис инопланетный корабль, превышающий размером саму Землю. Единственное, что осталось в силах Анатоля, – сажать виноград. Он увлекся этим настолько, что пропустил момент, когда Олеся привезла в Большие Грязи-2 свою маму. Сначала – на лето, чтобы та не парилась в душной городской квартире. Маме было около восьмидесяти, крепкая, круглая, вся покрытая сетью морщинок, как индейский вождь метками и татуировками.

Несмотря на возраст, у нее ничего не болело, не было даже одышки – так, легкая усталость после шестичасового копания огорода. В общем, кобыла с яйцами. Маму все называли Батутовной. Она и сама так представлялась. Хотя по паспорту значилась – Пелагеей Потаповной Оболенской. В детстве – Палашка, Палашенька, Поленька. Пелагея Потаповна была бунтаркой по сути, не признавала начальников, ибо с малолетства командовала сама. Анатолий Иванович был командиром по званию, и вопиющее непослушание тещи вводило его в ступор.

Тайну ее странного отчества он узнал в первую брачную с Олеськой ночь. Выяснилось, что Пелагея, будучи уже взрослой замужней дамой двадцати восьми лет, преподавала в школе русский и литературу, возглавляла комсомольскую ячейку, как вдруг в деревню Оболтово приехал цирк. Организацией гастролей поручили заниматься именно ей, а потому Потаповна лично выбирала площадку для арены. Ничего более подходящего, чем бывший загон для овец, она не нашла. Загон представлял собою ровную земельную поверхность, отороченную низким, не более полуметра деревянным забором. Впритирку к нему находились действующие овечьи кормушки, которые, по мнению начальника животноводческого хозяйства, не должны были помешать цирковому шоу.

Артисты приехали рано утром на веселом, расписном автобусе. Купол, реквизит и личные вещи подтягивались позже контейнером. Палаша, кругленькая румяная активистка, гроза всех двоечников и хулиганов в оболтовской школе, влюбилась в цирковых сразу и навсегда. Играющие мышцами, пахнущие пудрой и пылью мужчины. Крошечные женщины, которых и сама Палашка могла бы вращать одной рукою над головой, послушные, одетые в блестящие комбинезоны пудельки с ягодными глазками. О, это был совсем незнакомый мир. Настолько, что командный Палашин голос вдруг стал вкрадчивым, услужливым, подобострастным. Она даже сыпала вместо «пожалте» – «сильвупле», как впоследствии Пельтцер в знаменитом захаровском фильме. Артисты смеялись, обнимали ее за плечи, один, самый старший, ущипнул за задницу.

– Ух, уточка моя жирненькая, без мослов! – причмокнул он.

Она не знала, как реагировать. В обычной жизни сочла бы это пошлостью и вмазала обидчику по уху. Сейчас же сально хихикнула и закрыла вспотевшее лицо ладонями.

Три дня Палаша с утра до ночи была с артистами, расселяла их в местном общежитии, заказывала обеды в школьной столовке, водила в оболотовскую общую баню. Ну и, конечно, ежевечерне сидела на представлениях. Ее, в силу важности задания, даже подменяли на уроках. И, конечно, все цокали ей вслед. Вот, Потаповна – с жонглерами и дрессировщиками на одной ноге! А сама Палашка ловила в небесах свое сердце, когда на батуте выступали четверо гимнастов и Натальюшка. Гуттаперчевая девочка взлетала так высоко под рваненький, натянутый над