и, не выдержав, тварь наконец заорала, засвиристела, завыла на добрый десяток голосов. Непосвящённое ухо не поняло бы просто ничего.

– Славно, славно, – человек перевёл дух, кадык дрогнул. – Не соврал… надо же. Ладно. Молодец, – ухмылка чародея стала совершенно отвратной.

– А-атпустишь? – с надеждой промямлило существо.

– Угу, – кивнул чародей. Шагнул ближе к диву, левой рукой вытягивая из газыря новую стекляницу. – Башку подними. Мне ошейник твой ослабить надо.

Желтолицый с готовностью задрал круглый подбородок, открывая глотку, всю в морщинстых складках, усеянных мелкими шипами.

Правой рукой человек молча врубил широкое лезвие тесака диву под подбородок. Удар получился так себе, боевые искусства среди талантов чародея явно не числились. Клинок рассёк гортань и позвоночный столб, острие вышло наружу. Оскалившись волком, человек налёг на рукоять, проворачивая оружие в ране.

Див засипел, коричневая кровь вскипела, запузырилась по краям раны, хлынула потоком на жердяную крышу хатки, и ветви мгновенно задымились. Глаза чуда вылезли из орбит, челюсть клацнула – последняя судорога не как у человека расположенных мускулов. Но ни прохрипеть, ни пробулькать, ни прошипеть излюбленное у нечисти предсмертное проклятье он не успел. По круглым глазам кто-то словно мазнул мутью. Круглая башка запрокинулась, жуткая рана открылась, словно рот в последнем отчаянном крике.

Чародей вновь подобрал оброненный раньше череп погубленного болотником ребёнка, аккуратно завернул в белый плат и спрятал. Рассовал по вставками фиалы. Долго и нудно выводил на земле не один, а сразу три концентрических круга – наверное, требовалась нешуточная защита.

Глубоко вдохнул, сорвал перчатки, нервно вытер вспотевшие ладони. Облизнул пересохшие губы. И – точно так же, как див, загукал, заверещал, завыл, оглашая затопленный лес словом убитого болотника.

Земля затряслась, заходила ходуном, с треском ломались стволы поваленных сосен, точно их крошила невидимая великанская рука. Из бочагов выметнулись бледные головы гидр, шеи мотались из стороны в сторону, белесая плоть лопалась, словно перезревшие дыни, и стражи островка умирали, так и не исполнив свой долг. На месте хатки болотника взвился настоящий смерч, вверх летели дёрн, сучья, комки земли, изодранные пласты мха. Тело самого дива распалось серым пеплом, кости и плоть мгновенно истлели, словно пролежав так много даже не дней, а лет.

Чародей скорчился внутри своего защитного круга, невольно нагибая голову и прикрывая руками затылок. Летящие во все стороны сучья с обломками отскакивали от невидимой стены; где-то далеко, на соседней островине за моховым мостом тоскливо взвыл ещё какой-то гнусаво-гнусный голос, словно оплакивая смерть собрата.

А когда всё стихло, на месте жилища дива осталась широкая яма, настоящая воронка, быстро насасывающая воду. На дне – два цвета – белый и золотой. Белые кости жертв и золото алчно собиравшейся и бесполезно копившейся добычи.

Монеты, круглые и квадратные, с дырочками и восьмиугольником, полумесяцы и связки необработанных мелких самородков. Кубки, небольшие чаши, оправленные в серебро и золото рога, кулоны, цепочки, женские и мужские серьги, и так далее и тому подобное.

Мужчина даже не посмотрел на сокровище – немалое, чтобы вывезти всю эту груду, потребовалось бы пять или даже шесть вьючных лошадей. С большим бережением достал из-за пазухи оплетённую бутылочку на серебряной массивной цепи. Долго бормотал, ворожил, водил руками над развёрстым золотым зевом; лес оцепенел, ветер умер, застыла вода, словно скованная льдом посреди летнего тепла; и над золотом, над монетами, браслетками, фибулами, налобниками, бляхами, колечками – начал медленно подниматься лёгкий туман. Мало-помалу он стягивался в одну точку, густел, складываясь в подобие гротескной фигурки размером с мизинец. Стала заметна круглая голова, выпученные непропорционально большие глаза…

Крошечный призрак убитого дива медленно плыл по воздуху к поджидавшему его чародею, отчаянно размахивая руками и ногами, разевая пасть в беззвучном вопле – однако дара речи он был лишён.

Маг откупорил бутылочку, и продолжавшего отчаянно, но неслышимо вопить призрака тотчас втянуло внутрь. Чародей мгновенно заткнул горлышко пробкой. Торопливо накинул цепочку на шею, лихорадочно, словно кто-то мог увидеть и отобрать, запихал скляницу под одежду, ближе к телу. И не оглядываясь пошёл прочь. Из всех богатств болотного дива он взял с собой один только детский череп.

– Ну что, получилось, сочинитель? – пробормотал человек сам себе под нос. – Получилось, получилось. Чуть небу душу не отдал, но получилось. Кой-чего ещё помнишь, щелкопёр, бумагомарака…

…Вымершая топь осталась позади. Чародей выбрался на сухой, поросший мачтовыми соснами увал. Смрад болота, уродливые мёртвые стволы – всё за спиной. Здесь воздух пронзали солнечные копья, звенели насекомые, без устали трудились муравьи, пламенели шляпки сыроежек, и белки гонялись друг за другом по широким для них верховым путям в сплетающихся кронах.

Чародей обессиленно замер, опустившись – почти что рухнув – у корней вознёсшейся чуть ли не к самому небу сосны. Содрал промокший плащ, швырнул в сторону, не потрудившись даже разложить для просушки. Лицо мага казалось болезненно-бледным, под глазами легли синюшные тени. Веки смежились.

Немного погодя по лесной тропе мягко затопали копыта. Человек встрепенулся, поднял голову.

В кричаще-ярком дубельте – малиновое с золотом, по обшлагам оторочка мехом, серебряные аксельбанты – к устало сидящему магу в мокрой, перемазанной болотною тиной одежде приближался кентавр. Великолепный рослый кентавр, могучий торс силача, вздувающиеся мускулы, холёные конские бока, матово поблескивающая чёрная спина и хвост. Копыто напоминало стенобойный таран. На спине кентавр нёс седло с притороченными справа, слева и сзади вьюками.

Классически-правильное, с идеальным прямым профилем лицо человека-коня обрамляла тщательно подстриженная, завитая и напомаженная борода. Вокруг себя кентавр распространял такой аромат духов, словно целая парфюмерная лавка.

– Корбулон, – облегчённо вздохнул чародей.

– Конечно, Корбулон, кто же ещё? – неожиданно высоким для столь могучего сложения голосом отозвался кентавр. – Кто ещё окажется настолько глуп, чтобы покинуть столицу перед самыми ристалищами – сопрвождать своего брата-в-духе? Кто откажется от почти верной победы в панкратии и самое меньшее – второго места в беге на три стадии? А если учесть, что копьё и диск я мечу явно лучше Клеомброта, который мог рассчитывать только на бег, то получалось бы, что по сумме мест…

– Друг мой, – устало проронил человек. – Если ты не против, не могли бы мы двинуться в путь? Вечереет, а меня всего словно озноб колотит.

– Колотит! – кентавр картинно всплеснул ручищами. – Конечно, будет колотить? Зачем, брат-в-духе, тебе вообще потребовалось лезть в эти леса? Прислушался к мольбам тех поселян? Мол, настоящих охотников за нечистью днём с фонарём не сыщещь, смилуйся, добрый господин маг, пропадаем совсем, погибом погибаем? Не верю, брат-в-духе. Или взалкалось практики? Так тоже непонятно, зачем это тебе потребовалось. Разве плохо жили мы в столице? Твои сказания и так пользовались